Доминион. История об одной революционной идее, полностью изменившей западное мировоззрение

Так писал Павел второй церкви, проповедуя отказ от привычного отношения к себе и к другим, лежавший в основе его учения. Коринф, в отличие от Галатии, славился на весь мир своей роскошью. Город, основанный на узком перешейке, соединяющем северную Грецию с южной, ещё до Троянской войны, ныне богател благодаря двум переполненным портам, ставке римского наместника провинции и многочисленным ростовщикам. Даже в Риме коринфские изделия из бронзы ценили за изысканность, а коринфских проституток – за профессиональное мастерство. «Людям, однако, не всем удаётся достигнуть Коринфа» [211]

. Всё же, несмотря на древность имени, нынешний город был немногим древнее тех, которыми усеял Галатию Август. Это тоже была римская колония, основанная на руинах древнего поселения, которое римская армия за два века до того стёрла с лица земли. И, как и другие греческие города, Коринф был настоящим плавильным котлом. Здесь жили потомки римских вольноотпущенников, переселённых сюда Юлием Цезарем, и богатеи из числа эллинов; судовладельцы и сапожники; странствующие философы и иудейские книжники. Самосознание жителей такого города зачастую было лишено глубоких корней. В отличие от Афин, где Павла – это признавали даже его почитатели – выслушали немногие, в Коринфе проповедь имела большой успех. Находясь в городе, Павел зарабатывал себе на жизнь тем, что изготавливал палатки и навесы, спал там же, где работал, и сумел обратить в свою веру людей из разных слоёв общества. Церковь, основанная им в Коринфе, состоявшая из евреев и бывших язычников, богатых и бедных, людей с римскими и греческими именами, стала воплощением его идей о новом народе – гражданах Царства Небесного.

По всей видимости, многим коринфянам подобное религиозное движение не казалось чем-то вопиющим. В их городе с давних пор находили прибежище весьма эксцентричные личности. Все помнили философа Диогена, который ещё во времена Александра демонстрировал презрение к общественным нормам, поселившись в большом глиняном кувшине и прилюдно занимаясь онанизмом. Однако Павел требовал от коринфян куда более радикальной переоценки основополагающих ценностей. Чтобы посвятить себя Христу, нужно было креститься – погрузиться в воду и очиститься от прежних представлений о самом себе. Обращённые в новую веру рождались заново. В богатейшем городе Павел предпочитал богатству «незнатное мира и уничиженное и ничего не значащее…» [212]

. Людям, превозносившим агон – соревнование за звание лучшего, – он объявлял, что Бог избрал немудрых, чтобы посрамить мудрецов, и немощных, чтобы посрамить сильных. В мире, в котором иерархия господ и рабов воспринималась как нечто естественное, он настаивал, что различия между рабом и свободным теперь, после того как сам Христос умер смертью раба, значили не больше, чем различия между эллином и иудеем. «Ибо раб, призванный в Господе, есть свободный Господа; равно и призванный свободным есть раб Христов» [213]. Сам Коринф, если взглянуть на него глазами Павла, предстаёт совсем другим городом. Его театры и стадионы напоминают уже не о древних языческих празднествах, а о торжестве радикально новой идеи. Проповедь Благой вести Христовой здесь была подобна выступлению актёра перед толпой зрителей, тренировке атлета – борца или бегуна – перед Истмийскими играми. Когда-то, в самый тёмный час в истории города, римский военачальник вёл за собой ряды коринфян в знак победы над ними; но теперь их вёл за собой Бог. И участникам этого шествия нечего было стыдиться: в дыму благовоний шествовали вслед за Богом не пленники, но подлинно свободные люди.