Доминион. История об одной революционной идее, полностью изменившей западное мировоззрение

И речь шла не только о свободных домовладельцах. Устраивая празднества, император дозволял нарушать традиции, но у дозволенного всё же имелись явные границы. Когда дочь аристократа заставляли заниматься проституцией и обслуживать всех желающих, это был лишь символ жестокой истины, которая ни у кого в столице не вызывала сомнения: половой акт – одно из проявлений власти. Овладев городом, легионеры овладевали теми, кто жил в нём. Вне зависимости от пола проникновение означало подчинение: овладевали теми, кто был ниже по статусу: женщинами, варварами, рабами. Тела свободнорождённых римлян считались неприкосновенными, но к остальным это не относилось: «…господин, как считается, волен делать со своим рабом всё, что пожелает» [229]

. Нерон, лишая римских аристократок предоставленной им законом неприкосновенности – даже на одну ночь, – конечно, играл в опасную игру с существовавшей в Риме классовой системой; но на её основы он не покушался. Воспользоваться услугами проститутки или рабыней для удовлетворения половых потребностей было для римлянина не зазорнее, чем справить нужду на обочине дороги. В конце концов, латинское слово meio означает одновременно и «мочиться», и «испускать семя». Подобным взглядам Павел противопоставил принципиально иное отношение к телесному. «Разве не знаете, что тела́ ваши суть члены Христовы?» [230]

Вот какие требования предъявлял он к коринфянам. Мог ли мужчина, сознающий, что члены его тела посвящены Господу, даже помыслить о том, чтобы совокупиться с блудницей, стать с ней единой плотью? Но объявив, что тело – «храм живущего в вас Святаго Духа» [231]

, Павел не просто признал отношение большинства коринфских и римских мужчин к половой жизни чем-то кощунственным. В то же время он давал тем, кто обслуживал этих людей, девицам в тавернах и размалёванным мальчикам из борделей, надежду на спасение. Пострадать так, как страдал Христос, перенести унижение, избиение, всевозможные злоупотребления, значило причаститься Его славы. В своём послании Павел уверял римлян, что те, кого Бог признал своими детьми, могут надеяться и на искупление для тела. «Если же Дух Того, Кто воскресил из мертвых Иисуса, живет в вас, то Воскресивший Христа из мёртвых оживит и ваши смертные тела Духом Своим, живущим в вас» [232]

.

Революционный посыл этого Послания не мог не вызвать у его слушателей насущных вопросов. В тесных лавках, где «призванные святые» Рима собирались и устраивали общую трапезу в память об аресте и страданиях Христа, мужчины сидели бок о бок с женщинами, а свободные граждане – с рабами. Если Христос равно искупил всех их, если они всё равно были любимы Богом, как следовало им относиться к иерархии, без которой даже самое скромное римское домохозяйство просто не выжило бы? Отвечая, Павел не мог избежать определённой двусмысленности. Конечно, он категорически отверг мысль о том, что для божественного правосудия, обещанного тем, кто крестился во имя Христа, имело значение их положение в обществе. «Ибо нет лицеприятия у Бога» [233]. Все были равно искуплены, перестав быть рабами греха и смерти. Господин был таким же сыном Божьим, как и раб: не меньше, но и не больше. А значит, всех должна была объединить взаимная любовь. Павел всячески призывал к этому; но он не довёл эту радикальную идею до логического завершения. Хозяин мог любить своего раба братской любовью, раба могли почитать как святого, раб мог получить дар пророчества, но при этом он оставался рабом. Павел объяснял: «…как, по данной нам благодати, имеем различные дарования, то, имеешь ли пророчество, пророчествуй по мере веры; имеешь ли служение, пребывай в служении…» [234]. У кого было оба дара, тот, конечно, должен был заниматься и тем и другим.