Павел, проповедуя своё учение, по крайней мере, сам поступал так, как призывал поступать других. Он добровольно отказался от привилегий, полагавшихся ему по праву рождения. Павел был не просто книжником; если верить свидетельству Луки, от отца он унаследовал права римского гражданина [235]
. Но отстаивать свои права Павел склонен не был. Он бесстрашно говорил о том, во что верил, но при этом признавал за представителями власти право подвергать его за это наказанию. Он не отказывался от возможности проповедовать в синагогах, но подчинялся их строгим уставам. «От Иудеев пять раз дано мне было по сорока ударов без одного» [236]. Точно так же, несмотря на презрение к притязаниям цезарей на божественность, Павел призывал церкви Рима не противостоять Нерону открыто. «Всякая душа да будет покорна высшим властям, ибо нет власти не от Бога; существующие же власти от Бога установлены» [237]. Убеждённость в том, что у верующих не было отечества, кроме Царства Небесного, сочеталась у Павла с готовностью использовать на благо миссии всё то, в чём проявлялось господство земных властей. Синагоги предоставляли ему возможность привести ко Христу собратьев-иудеев – и он пользовался этой возможностью. Коринфские и римские домовладельцы предоставляли помещения для встреч новообращённых, жертвовали средства для нужд миссии и для помощи голодающим Иудеи – и Павел пользовался их щедростью. Могущество Рима обеспечивало мир, благодаря которому Павел мог беспрепятственно путешествовать – и он не собирался призывать обращённых к восстанию против империи, ставя под удар интересы миссии. Слишком многое стояло на кону. Не было времени выстраивать новое общество с нуля. В распоряжении Павла было лишь небольшое окно возможностей – и за это время нужно было основать как можно больше церквей, подготовив мир ко Второму пришествию: «Ибо сами вы достоверно знаете, что день Господень так придет, как тать ночью» [238].И постепенно начинало казаться, что устои мироздания в самом деле заколебались. Летом 64 г., через несколько недель после скандального уличного празднества, устроенного Нероном, в Риме вспыхнул страшный пожар. Он свирепствовал несколько дней. К тому моменту, как его наконец удалось потушить, примерно третья часть города превратилась в дымящиеся руины. Выискивая виноватых, Нерон обратил внимание на «призванных святых». Выдвинутые против них обвинения – в поджоге и «в ненависти к роду людскому» [239]
– свидетельствуют, что всерьёз вникнуть в их верования никто не пытался. Из них просто сделали козлов отпущения. Нерон, любитель зрелищ, продемонстрировал мстительность, достойную Артемиды и Аполлона. Одних осуждённых облачали в шкуры диких зверей и отдавали на растерзание собакам. Других распинали на крестах, намазывали смолой и поджигали ради ночного освещения. Нерон правил колесницей, смешавшись с вытаращившей глаза толпой. Согласно позднейшей традиции, в списках казнённых было два прославленных имени. Одно принадлежит Петру. Другое – Павлу, обезглавленному, как подобало римскому гражданину. В действительности неясно, оборвалась ли его жизнь вскоре после великого пожара или несколько ранее. Но, кажется, нет причин сомневаться, что он был казнён. Не позднее чем через тридцать лет после смерти Павла он стал почитаться в Риме как образцовый свидетель (по-гречески – martus) славы Божьей, как мученик. «…он был в узах семь раз, был изгоняем, побиваем камнями. Будучи проповедником на Востоке и Западе, он приобрел благородную славу за свою веру, так как научил весь мир правде, и доходил до границы Запада, и мученически засвидетельствовал истину перед правителями» [240].