Доминион. История об одной революционной идее, полностью изменившей западное мировоззрение

И всё же во всём этом ощущалась некая сдержанность. Епископы прилагали все усилия, чтобы подготовить паству к Судному дню, но всячески воздерживались от попыток рассчитать точную дату его наступления. Они намеренно не искали в перипетиях своего времени прямых соответствий событиям, описанным в Откровении. Догадки о том, кто понимается под Зверем, а кто – под вавилонской блудницей, решительно отвергались. Церковь издавна опасалась последствий влияния, которое апокалиптические видения Иоанна могли оказать на людей, обладавших бурным воображением. Ориген как философ отказывался понимать слова о тысячелетнем царстве святых буквально. Того же мнения придерживался и Августин: «тысячью лет он назвал все остальные годы этого века, так что совершенным числом обозначается полнота времени» [380]

. На греческом Востоке проводились соборы, вообще не признававшие Апокалипсис каноничной частью Нового Завета. На латинском Западе, однако, так далеко заходили немногие: здесь Откровение Иоанна слишком прочно вошло в канон. Но и иерархи Западной Церкви содрогались при мысли о том, как люди невежественные и впечатлительные могут интерпретировать содержащиеся в нём пророчества. Покров снят; но вглядываться в открывшееся чересчур пристально слишком опасно. Последний час, как выразился Григорий, «Господь наш благоволил сокрыть от нас» [381]

.

Это, конечно, не означало, что христиане не должны готовиться к последнему часу. Как раз наоборот; ведь видение конца времён – это в то же время видение того, что ждёт после смерти каждого. Оттого оно не могло не потрясать. «Много званых, а мало избранных» [382]

. Об этом предупреждал Сам Христос. Новый Иерусалим и озеро огненное – две стороны одной медали. Первых христиан, составлявших меньшинство в мире, полном враждебных язычников, эта мысль обычно успокаивала. Умерших, восставших из могил, в которых они лежали годами, веками, тысячелетиями, ждёт одно из двух; воскресение плоти предполагает вечное блаженство или вечные мучения. При жизни одним было отказано в правосудии, другие его избежали; но Христос восстановит справедливость. Лишь мученики, принявшие смерть во имя Христа, будут избавлены от этой участи. Лишь их, объятых сиянием славы, сразу после их смерти златокрылые ангелы относят прямо в чертоги Бога. Все остальные, и святые, и грешники, должны дожидаться Судного дня.

На Западе, однако, утвердились несколько иные представления о загробной жизни. Здесь грозный образ последних времён, телесного воскресения и Страшного суда постепенно как бы размылся, причём гораздо сильнее, чем на греческом Востоке. По иронии судьбы, значительную роль в этом процессе сыграли идеи одного из афинских философов. «Когда к человеку подступает смерть, то смертная его часть, по-видимому, умирает, а бессмертная отходит целой и невредимой, сторонясь смерти» [383]

. Это слова Платона, современника Аристофана и учителя Аристотеля. Ни один философ не оказал более глубокого влияния на величайших мыслителей Западной Церкви в годы её становления. Августин, в юности считавший себя платоником, даже через много лет после обращения в христианство высоко отзывался о Платоне, утверждая, что из язычников «никто не приблизился к нам более» [384], чем этот мыслитель. Представления о бессмертной нематериальной душе Августин почерпнул не из Писания, а из трудов величайшего философа Афин. В дальнейшем именно влияние Платона на Западную Церковь оказалось решающим. Критики Августина настаивали, что подлинно нематериален лишь Бог, что даже ангелы сотворены из тонкого эфирного огня, – но их точка зрения была отвергнута. Постепенно ушло в прошлое и раннехристианское учение о мученичестве как о единственной дороге, ведущей прямо на Небеса. Уверенность в том, что даже самые благочестивые святые после смерти, подобно Лазарю, присоединяются к Аврааму и вместе с ним ожидают Судного дня, постепенно исчезла. И они, учил Августин, попадают сразу на Небеса. Но даже святым, перед тем как оказаться рядом с Михаилом в сонме ангелов, надлежало предстать перед судом. Григорий Турский включил в похвальное слово святому покровителю рассказ о том, как к умирающему Мартину явился дьявол, потребовав отчитаться о прожитой жизни. Задержка, конечно, оказалась недолгой: очень скоро Мартин присоединился к другим святым в раю. Этот эпизод лишь приумножил его славу; однако, описывая его, Григорий Турский не смог скрыть собственное беспокойство. Если даже Мартина в момент смерти допрашивал Сатана, то что ожидает грешников? Этот вопрос Григория сам по себе свидетельствовал о начале новой эпохи: отныне не только мученики, не только святые, но все смертные могли ожидать, что предстанут перед судом сразу после того, как умрут.