Доминион. История об одной революционной идее, полностью изменившей западное мировоззрение

С тех пор как была написана Книга Иова, прошло много веков. После завоеваний Александра воспоминания о Великом царе и его соглядатаях неизбежно начали блёкнуть. Постепенно многие иудеи стали воспринимать слово «Сатана» не как название должности одного из царедворцев у Престола Божьего, а как имя собственное. И всё же не все следы персидского влияния стёрлись. Характерное для взглядов Дария представление о мире как о поле битвы между добром и злом, светом и тьмой широко распространилось среди иудеев. Образ Сатаны – «Противоречащего», по-гречески «Диавола» – будоражил воображение приверженцев различных иудейских сект. Христиане первого поколения, пытаясь понять, почему же их Спаситель стал человеком и чего же именно он достиг, пострадав на Кресте, пришли к выводу, что ответить на эти вопросы можно, вспомнив о Сатане и его роли. Как объяснял один из них, Христос воспринял плоть и кровь, «дабы смертью лишить силы имеющего державу смерти, то есть диавола» [365]. Неудивительно, что христианские учёные последующих столетий тщательно искали в текстах Писания подробности, позволяющие восстановить историю Сатаны. Традиционная версия была составлена из них Оригеном: он писал, что сначала Диавол был Люцифером, утренней звездой (денницей), сыном зари, но вознамерился занять Престол Божий и был низвергнут с небес, словно молния, «в глубины преисподней» 

[366]. Христиане наградили зло индивидуальностью, изобразив его ярче, чем удалось персам и иудейским книжникам. Никогда прежде его образ не казался столь поразительным и жутким, столь могущественным и харизматичным.

«О двух различных и несходных обществах ангелов, которые вполне прилично разумеются под именами света и тьмы» [367]

, писал Августин, прекрасно понимая, что его слова граничат с известной ересью: исконно персидской верой в существование двух равновеликих начал, доброго и злого. В юности он и сам придерживался подобных взглядов, но, приняв христианство, решительно отверг их. Христианин, конечно, мог верить лишь в Единого и Всемогущего Бога. Поэтому Августин утверждал теперь, что зла как такового не существует. Оно – лишь искажение добра: ведь во всём смертном и бренном – без исключения – можно разглядеть проблеск – хотя бы слабейший – вечного и небесного. «…Тот град, в котором нам обещано царствование, так же отличается от этого, как небо от земли, как радость временная от жизни вечной, как прочная слава от пустой похвалы, как общество ангелов от общества смертных, как свет Сотворившего солнце и луну от света луны и солнца…» [368] Демоны, искушавшие смертных образами горделивого величия, военными трубами и знамёнами, которые так нравятся всевозможным царям и императорам, в действительности предлагали им лишь обман, всего лишь дым. Значит, и сами ангелы тьмы были лишь тенями ангелов света.

И всё же в воображении многих христиан Сатана представал чем-то большим, нежели всего лишь отсутствием добра. Чем ярче становился его образ, тем он казался самостоятельнее. А картину возглавляемой им громадной империи греха тяжело было примирить с представлениями о безраздельной власти всемогущего и всеблагого Бога. Если Христос победил смерть, почему по-прежнему столь велико могущество Сатаны? И если силы самих Небес до сих пор противостоят ему, как могут смертные устоять под его страшным натиском? Есть ли надежда на окончательную победу над дьяволом?

Ответы на эти вопросы существовали, но найти их оказалось отнюдь не просто. Впрочем, христиан это не удивляло; они знали, что не могут безучастно смотреть на то, как Сатана пытается присвоить мир себе. Им самим предстояло бороться с дьяволом, ведь на кону стояла судьба мироздания. Подобные представления отбрасывали мрачные тени далеко в будущее.

Война на Небесах

В ноябре 589 г. Тибр вышел из берегов. Амбары затопило; несколько церквей снесло потоком; на берег выбросило множество змей, самая крупная из которых казалась «большим, как бревно, драконом» [369]. А двумя месяцами позже в Рим вернулась чума. Среди первых её жертв оказался папа; его смерть испугала горожан. Хотя номинальным правителем Рима был император, живший в далёком Константинополе, ответственность за защиту города была фактически возложена на епископа. Поэтому горожане, несмотря на губительный мор и регулярные набеги варваров, не замедлили избрать нового папу. В своём выборе они оказались единодушны; в несчастный век всеобщего упадка жители Рима проголосовали за благородство. Весной 590 г. в великолепной базилике, возведённой Константином над могилой святого Петра, папой был провозглашён представитель римской аристократии.