Дон Хуан

— Я — продажная женщина. — Она тряхнула волосами, и взорам гостей ткрылось ее бледное, угасшее лицо. — Я была шлюхой много лет назад, уж не помню сколько, но однажды я встретила того, кто стал моим супругом, и он своей любовью возвысил меня до Господа. А потом мой супруг уехал, а я принялась каяться. Все вы видели, как я собирала на улицах Севильи подаяния для бедных. Но час назад меня нарядили в золото и привели в этот дом. И какой — то мужчина поцеловал меня, и я отдала ему свое тело.

Отчего я так поступила? Трудно сказать, но из его объятий я вышла такой, какой была прежде. Теперь все мужчины Севильи смогут снова насладиться моим телом, и я стану все глубже и глубже погрязать в грехе. — Она покачала головой из стороны в сторону. — Не глядите на меня так. Разве вы никогда не видели вблизи потаскуху? Грустное зрелище, ведь даже молодостью я не могу теперь похвастаться. За час я постарела на двадцать лет. Я — старая шлюха. — Она резко выпрямилась и пошла через сцену. Присутствующие расступались. — Только, ради Христа, никому о том не рассказывайте. Чтобы супруг мой ничего не прознал. Надеюсь, Господь приберет меня прежде, чем он вернется. — Она остановилась. — Ведь он вернется, правда? Вернется, когда на море не останется чудовищ. И в тот день, когда он вернется, он убьет всех мужчин, которые мной попользовались… — Она быстро повернулась к Дон Хуану. — А тебя — первого, ведь ты разрушил то, что он сотворил. — Она сделала несколько неверных шагов в сторону мужа. — Тебя — первого, но ты должен бежать, скрыться… Обещаешь? Я не хочу, чтобы ты погиб. — Она глубоко вздохнула. — Ведь я была счастлива в твоих объятиях, очень счастлива, совсем как с Дон Хуаном. Но это не снимет с нас вины.

Она обняла его и поцеловала. Потом выбежала из комнаты. Все повернули головы в сторону двери, за которой исчезла Мариана. В тишине — за сценой — послышались звуки виолончели, на самых низких, волнующих нотах. Яркий свет прожектора был направлен на маски, так что резкими пятнами выделялись киноварь и свинцовые белила. Командор, гости застыли в неподвижности, застыли внезапно — на полуслове и полужесте. Руки одних указывали на дверь, руки других — на Дон Хуана. Застышие в воздухе руки проклинали и угрожали. Ноги же их не успели опуститься на пол, они тоже застыли в движении, не закончив шага. Из партера кто — то щелкнул фотоаппаратом, и в тот же миг замершие фигуры ожили, каждое движение получило завершение. Дон Хуан вышел на просцениум.

— Что ж, и теперь небеса хранят молчание? — крикнул он. — И нет у ангелов хоть капли милосердия? И Дон Хуану не будет послано раскаяние?

— Что там говорит этот человек? — спросил Командор. — О чем он? К чему это теперь?

— Кажется, он спятил, — прошептал коррехидор.

— Это — часть спектакля, — капитан положил руку на эфес шпаги. Эльвира так и стояла в стороне. Дон Хуан, занявший место посредине сцены, воздел руки к небесам и уже начинал сжимать кулаки. Эльвира приблизилась к нему.

— Хуан, но осталась я… Если тебе нужно утешение, сорви его с моих губ. А если тебе нужно забвение, я сотру из глаз твоих воспоминание. Пойдем со мной. Суд Божий — далеко: до того как нас настигнет смерть, мы успеем насладиться жизнью. Пойдем со мной, Хуан! Цветы в моем саду наполняют воздух ароматами! Пойдем и вместе вдохнем его, забудемся любовью!

— Любовью? А что это такое?

— То, что мое тело может дать тебе! То, что нужно твоему телу!

— Мне нет дела до любви, Эльвира. Я мечтаю об одном: чтобы Бог дал мне хоть какой — нибудь ответ, чтобы явил мне свой гнев иль милость свою, пусть сердце мое наполнится болью, лишь бы он крикнул мне: “Ты пред моими очами, Хуан! Я не забыл о тебе!” Ты, Эльвира, сулишь мне опьянение и слепоту, а я хочу бодрствовать.

Эльвира вытащила кинжал.

— А если я и есть ответ Всевышнего?

Дон Хуан спрятал руки за спину, накрепко сцепив их сзади.

— Так отвечай же, пусть ответ падет на мою грудь. Я не боюсь. И все приму как справедливую кару. Тот, кто обольстил Мариану, кто покусился на ее святость, должен умереть. Как и тот — разумеется! — кто наставил мне рога.

— Смерть ему! — возопил Командор.

— Смерть ему! — закричали гости.

Зрители повскакивали с мест и тоже проорали:

— Смерть ему! — и тотчас сели на свои места.

— Ты слышишь, Эльвира! — сказал Дон Хуан спокойно. — Все требуют моей смерти.

Рука Эльвиры дрожала. Ладонь ее разжалась, и кинжал упал на пол. Дон Хуан нагнулся, поднял его и протянул ей, подставив в то же время свою грудь. Эльвира глянула на кинжал.

— Нет! — зарыдала она. — Нет, не могу. Не могу. — И вдруг, оглушительно вскрикнув, вонзила кинжал в собственную грудь.

— Это ошибка, — закричал дон Гонсало. — Сцена должна быть иной. Умереть должен Дон Хуан, а никак не моя дочь.

Он вырвал кинжал из ее нежной груди. Дон Хуан все еще стоял, готовый принять удар. Дон Гонсало взглянул на кинжал и обратился к публике:

Кто — то ведь должен сделать это!

И решительно вонзил кинжал в Дон Хуана. Ноги Дон Хуана подогнулись, он рухнул на пол.