Дон Хуан

В тот же миг, благодаря искусной игре света и движению занавеса, сцена преобразилась. На первом плане стоял Дон Хуан. Шпага — на поясе. Шляпа — в руке. Фигура его попала в белый луч. На втором плане, окутанные красным светом, сидели шесть бесов, Они выглядели слегка растерянными, но старались держать марку. Дон Гонсало успел занять место среди них. А на заднем плане, над зеркалом, простиралось темное и, как казалось, бесконечное пространство. Игра мрачных бликов и искусственных перспектив создавала особый эффект: где — то очень далеко можно было различить толпу теней, стоявших полукругом.

— А вот и они! — воскликнул Дон Хуан радостно. — Они, Тенорио, род, от которого унаследовал я кровь и жизненный закон. Что за беда, если и небеса и ад отвергают меня, лишь бы Тенорио были рады принять меня к себе. Я здесь, предки!

Из полукруга отделилась одна тень и шагнула к зрителям. Казалось, она явилась очень издалека — шла медленно и устало. Разумеется, на ней были черные одежды, и правая перчатка свисала с левой руки, словно по небрежности. Дон Хуан взмахнул шляпой.

— Добрый вечер, дон Педро!

Дон Педро сделал еще несколько шагов. Он словно не касался ногами пола и парил в воздухе, над сценой.

— Добрый вечер, Дон Хуан.

— Наконец мы снова свиделись, и на сей раз — уж никогда не расстанемся.

— Ты ошибаешься, — ответил дон Педро торжественным и слегка надменным голосом. — Мы больше никогда не встретимся. Род Тенорио возложил на меня обязанность уведомить тебя об этом.

Дон Хуан попятился назад.

— Как? — спросил он. — Разве я не умер? А ты — разве не отец мне? Разве нет рядом с тобой места для меня?

— Место — то и вправду есть, но ему суждено пустовать во веки веков. Мы единодушно порешили изгнать тебя из нашего сообщества.

— Вот это славно, славно! — вмешался дон Гонсало. — Так и должны вести себя благородные люди.

— Я выполнял ваш закон и ни на миг не отступал от него. Я убил дона Гонсало и теперь нахожусь здесь.

— Да, это так, и спешу тебя уверить, что это нас сильно порадовало.

— Так в чем же причина?..

— Не причина, а причины, мелкие причины. Прежде всего — людская молва. Ты не проявил должного уважения к Богу, что простительно, и мы тебе это простили. Многие из нас тоже не слишком его почитали. Но ты отказал в уважении обществу, чему нет прощения. Представь, какой скандал разгорелся бы, если бы мы, Тенорио, самые почитаемые люди в Севилье, благодушно приняли в свои ряды на веки вечные того, кто насмеялся над издревле заведенными порядками? Это будет воспринято как одобрение, но ведь мы не можем одобрить того, кто вел себя порой как наглый смутьян. Да, как наглый смутьян, хоть и величайший из великих! Поди поищи среди нас такого, кто не совращал невинных девиц! Кто не наставлял рога мужьям! Но при этом мы никогда не посягали на основы основ. А основы в данном случае известно каковы: обольститель — пленник страсти, но он признает за отцом или супругом право наказать соответственно дочь или супругу. Но ты — то, соблазняя, никогда не пылал страстью, ты всегда был холоден; ты впутывал в свои дела Бога, и победы твои получались такими возвышенными, неземными, что права отца и мужа лишались должного смысла. Ведь женщину ты оспаривал не у них, а у Господа! Ты не их полагал оскорбить, а Всевышнего! И вот скажи мне теперь: какую роль оставлял ты за отцами и мужьями? С чего им наказывать соблазненную тобой, если обида их вроде и не затрагивала? Хуан, сын мой, я просто обязан защитить права тех, с кем ты так дурно обошелся. Вы, трагические герои, несете в себе угрозу общественному порядку… Во имя отцов и мужей, которых ты выставил на посмешище, я отрекаюсь от тебя. Ступай прочь!

Он говорил очень сурово, а в это время клан Тенорио медленно приближался к ним, так что к концу речи старика родичи уже окружали его, и, когда дон Педро, вытянув руку, указал перстом в глубь театра, множество бледных рук взметнулись из мрака и повторили его жест.

Дон Хуан, казалось, растерялся. Он точно окаменел, не произнеся ни слова в ответ и низко опустив голову. Лицо его было освещено лучом света. Но внезапно он весь как — то сжался, затем схватился за поясницу и принялся хохотать. Словно волна колыхнула клан Тенорио.

— Значит, из почтения к этим глупцам я навсегда рассорился с Богом? — воскликнул Дон Хуан. — Он вытащил шпагу и ткнул в толпу теней. — Вон! Ступайте в ваш ад и оставьте меня в моем, мне и его достанет. Я проклинаю вас, ненавижу! Я не зовусь больше Тенорио, меня зовут просто Хуан!

Тени сбились в кучу. Из толпы полетели крики возмущения, проклятия. Призраки повернулись спиной к зрителям и бегом кинулись туда, где сгущался мрак. Три красных беса и три черных толкались перед зеркалом, пытаясь загородить его своими телами. Дон Гонсало остался один за столом в председательском кресле и не знал что делать: рука его искала колокольчик, чтобы навести порядок в зале.

Дон Хуан высокомерно бросил:

— Не тревожьтесь. Путь в мой ад пролегает не через эту дверь. Лепорелло, мой плащ!

Лепорелло вынырнул из угла и протянул ему плащ.

— Вот он, хозяин.