Командор поднял было руки и даже быстро замахал ими, словно ветряная мельница крыльями, но сообразив, что я не думаю кидаться ему навстречу, руки опустил и шагнул ко мне с встревоженным видом. Он будто сразу стал ниже ростом, плечи его опали, а спина сгорбилась. Теперь он походил на сдутый бурдюк — весь обмяк, и плоть висела на костях, как паруса на корабле в пору мертвого штиля. Дон Гонсало явно чего — то испугался. Брось я ему в тот миг “Негодяй!”, он пал бы к моим ногам и разыграл бы сцену бурного раскаяния. Но, слава богу, такое не пришло мне в голову. Я улыбнулся ему, чуть наклонив голову — но не ниже, чем велят приличия, — и поздоровался. Только тогда он вздохнул с облегчением и обнял меня.
— Ах, как ты напугал меня, мальчик мой! Я уж подумал, не стряслась ли какая беда! — пролаял он.
— Нимало.
Командор подтолкнул меня к стулу.
— А я целую ночь глаз не сомкнул — все думал о тебе. Вчера — то, узнав, что ты спознался с той девицей, я решил: “Ну, это надолго”, и велел твоему кучеру отвезти меня домой. Но стоило мне остаться одному, как я засомневался: разумно ли было покидать тебя?.. — Он положил руку мне на плечо. — Слава богу, мальчик, слава богу! Вижу, ты жив и здоров. — Он понизил голос. — Ну и как? Ты меня понимаешь. Кажется, ты с этой девчонкой…
— Да.
— Ну и как? Как? Тебе понравилось?
Я отвел глаза и опустил голову. Я обдумывал ответ. Но старик принял это за стыдливость или смущение.
— Чего уж тут стесняться. Ты не совершил никакого преступления. Напротив, стал мужчиной. И скоро убедишься в этом. Сам себя не узнаешь, уверенности в тебе поприбавится… А ведь у тебя все еще впереди!
— Но вы — то эту дорожку до конца прошли…
Он вздохнул.
— Ах, сынок! Опыт — то есть, да вот мало осталось пороха в пороховницах. Юность давно миновала. Но все ж… — Он снова понизил голос и наклонился к моему уху: — я еще держусь. Девушки девушками, но и кроме них есть кое — что на этом свете. Скажу по секрету: люблю провести времечко в компании знатных сеньоров — подале от любопытных глаз. Тут главное, понятно, осторожность, ведь все мы люди почтенные, и ежели в Севилье прознают про наши забавы, скандала не миновать! Но мы действуем с оглядкой: из дома выходим поужинавши, будто наше братство устраивает ночные молитвы, и у верного человека, где имеется просторное подземелье, закипает такое! Женщины, карты, вино… И будь уверен! Мы зовем не шлюх каких, а дам благородных, тех, что живут в нужде и нашими милостями перебиваются. Вот бы и тебе заглянуть туда нынче ночью… За кого другого я бы не поручился, а за тебя…
Я молчал. Он взглянул на меня.
— Что с тобой, мальчик?
— Я думаю, что, не повстречайся я с вами, мог бы сделаться святым.
— Ба! Все эти сказки про святость — для недоумков. Возьми тех же священников: проповедуют одно, да делают другое. И кое — кто из них заглядывает на наши пирушки, тайком, само собой. А послушал бы ты, как насмехаются они над набожными людьми!
Тут появился слуга, Дон Гонсало оборотился к нему, и вопрос его походил на пушечный залп:
— Ну что тебе?
— Сеньора дуэнья просит вас на минутку подняться в верхние покои.
— Ладно! — прорычал он, а когда слуга скрылся, бросил: — Подожди немного. Пойду погляжу, что ей надо, а заодно и оденусь.
Он удалился огромными шагами. Я смотрел ему вслед и думал: “Ты приговорен к смерти”. Прошло немного времени. Я поднялся и снова стал любоваться цветами. Но вдруг услыхал, как за спиной моей приоткрылось окно и кто — то позвал меня.
Я приблизился. И с трудом разглядел женскую фигуру, укрывшуюся за решетчатой ставней.
— Эй, Дон Хуан, послушайте!
Я отвесил незнакомке поклон.
— Не тратьте время на церемонии. Нынче ночью, в десять, к вам явится дуэнья. Следуйте за ней и не задавайте вопросов.
Окно мягко захлопнулось. Не знаю, заметила ли она мою улыбку.
Я сопроводил Командора до церкви, и, прощаясь, мы условились, что в один из вечеров он возьмет меня с собою и что я дам ему знать, как только надумаю принять приглашение.
— Но потихоньку, понятно? Чтоб не прознали слуги или приятели. Такие вещи делаются украдкой. Главное, сынок, репутация, ведь люди глупы, а безупречная репутация — это, в первую голову, почитание обычаев, соблюдение приличий. Станешь вести себя как подобает мужчине — тебя обольют помоями. Но кто, как баба, всякий день ходит к мессе да молится, да соблюдает пост, а остаток времени проводит в раздумьях и покаянии, того превозносят до небес. Вот и надо быть похитрее, надо ловчить и жить напоказ. По светлу — в церковь, затемно — поразвлечься.
— Но, Командор, разве в том, что вы мне предлагаете, нет греха?
— Ба! — прогромыхал он. — Для грехов — то имеется у нас в душе отличнейшая кладовая, каждый год в Святой четверг мы ее очищаем от хлама, да только потом она заново наполняется.
— А если нагрянет смерть?
— Священник все уладит; а не окажись поблизости священника, молвим “Господи!” — и полный порядок.
Я немного побродил по Севилье и ближе к полудню отправился домой. Я велел позвать Мариану. Она явилась веселая, но глядела по сторонам, да и на меня тоже, с легким испугом.
Я спросил: