Дон Хуан

Адам, сгорая от нетерпения, обнял ее. И несколько мгновений спустя глубокий стон, жуткий стон исторгли все творения Господни — животные, растения и минералы; тела земные и небесные, водяные и воздушные, словно лопнули струны в сердце Вселенной. В сельве лев вдруг кинулся на мирно пасущуюся корову и пожрал ее; в воздухе кондор устремился за голубкой, и ее белые крылья потемнели от крови; в пучине морской в первый раз большая рыба проглотила малую. Самые дальние звезды начали блекнуть, и все живые существа почувствовали, что жизнь горька, и с ненавистью огляделись вокруг…

И родился яд на языке змеи и в жале насекомых. С неба ударила молния и расщепила надвое ствол дуба; и огонь полыхнул на лес, загорелись растения, и испепелились бедные маленькие зверьки. За границами Рая вздрогнула земля, разверзлись трещины в почве, а воздух осквернился зловонными газами.

Какая — то собака утопла в пруду, а от съеденного ореха заболел желудок у антропоида. Долгоносик потравил пшеницу, а червь проник в сердцевину яблока. Червь точильщик поселился в древесине… И так далее, и так далее.

А в темной пещере Ева обнимала Адама.

— Адам, что случилось с тобой? Я не чувствуя тебя! Почему мое наслаждение остается в теле моем, Адам? Почему не доходит до меня твоя радость?

Адам плакал. И ему нестерпимо хотелось отколотить жену.

— Мы согрешили, Ева, согрешили против любви Мироздания, которая была Божией любовью.

Тут послышался властный голос, призывавший Адама по имени его. И Адам почувствовал, как все тело его задрожало. Он покинул Еву и скрылся в глубь пещеры. И тут же скорпион ужалил его в ступню.

А там, снаружи, в погрустневшем воздухе продолжал звучать голос Бога.

— Адам, Адам! Куда ты подевался?

3.

Лепорелло довез меня на своей машине прямо до театрального подъезда и высадил у внушительного и очень буржуазного на вид здания, где красным мелом по черной доске было выведено имя театра и название представления. Чуть ниже к стене была прикреплена полосками клейкой ленты бумажка, которая извещала о ценах на билеты.

Лепорелло достал из кармана контрамарку и протянул мне.

— Извините, что оставляю вас, но у меня еще есть дела. Заходите в эту дверь, там будет патио, вам надо его пересечь. Потом увидите еще одну грифельную доску, наподобие вот этой. Вам туда. И не удивляйтесь скромности зала. Все, что нынче в театральном Париже действительно заслуживает внимания, показывается исключительно в такого рода помещениях, если не в худших.

Он попрощался со мной, приподняв шляпу и улыбнувшись, потом снова сел в машину. Я миновал подъезд, пересек патио и остановился перед второй грифельной доской. Там имелась небольшая дверца, рядом с которой стоял бесцветный тип с нарукавной повязкой.

Я предъявил ему билет. Он взял его, отрезал уголок и вернул мне.