Дон Жуан, или Жизнь Байрона

Тереза была не слишком образованна, и писала она в стиле, который был преподан ей в монастыре Санта-Чара. Но Байрона это почти не занимало, поскольку любовники переписывались по-итальянски. Иностранка, которая объясняется на родном языке, имеет некие преимущества в глазах мужчины. Своеобразная экзотика в соединении с любовью придает шарм даже безвкусице. Байрон и сам проникся стилем Санта-Чары: «Quando piango le mie lagrime, vengono dal’cuor’ e sono di sangue…» («Когда я проливаю слезы, они исторгаются из моего сердца, и это кровавые слезы…») Впрочем, отдавая дань любовным традициям своей страны и своего времени, Тереза вовсе не была глупой. Она внимательно читала французские книги, которые он ей присылал; правда, как и всякая женщина, она читала их, стараясь угадать мысль не автора, но дарителя.

Когда он жестокосердно предложил её вниманию «Адольфа», слишком правдивую картину о несчастьях, которые порождают внебрачные связи, она отреагировала с подобающим чувством: «Байрон, какую боль причинила мне эта книга!.. Мой ум и мое сердце глубоко ранены. Байрон, зачем вы послали мне ее? Это так не ко времени… Для того, чтобы прочесть до конца и насладиться этой историей, надо не быть Элеонорой; а для того, чтобы со спокойным сердцем дать эту книгу своей любовнице, надо быть или Адольфом, или уж совсем бесчувственным…» Сказано тонко, да и неплохо написано.

Если же речь заходила о произведениях самого Байрона, она выказывала не меньше личной заинтересованности. Когда Байрон, писавший «Дон Жуана», посмотрев на неё с улыбкой, сказал: «Я тут написал кое-что против любви», — она живо ответила: «Вычеркните!» — «Не могу, — ответил он, — это испортит строфу». Художник плохо переносит сентиментальные запреты, которые в каком-то смысле ограничивают его талант. Настал день, когда Байрон пожалел об утраченной свободе. Да, она действительно очень хороша собой, но как проводить с ней вечера? И еще

больше она проиграла в его глазах, когда он увидел её в обществе англичан, Хентов и Шелли.

После смерти Байрона Тереза вначале вернулась к потухшему было очагу, но быстро добилась развода и пенсиона, так как старый граф был «эксцентричным» и беспутным. Став свободной, она посвятила себя служению культу Байрона. Эта любовь оставила неизгладимый след в её жизни. Английские туристы, приезжая в Рим, выказывали желание видеть ее; последняя любовница лорда Байрона интересовала их больше, чем бани Каракаллы. В 1825 году у неё был роман с молодым англичанином, который говорил тихим голосом и немного хромал. Его звали Генри Эдвард Фокс. Он понравился ей, потому что напоминал Байрона. Вначале все складывалось не слишком хорошо для нее: «Бедный лорд Байрон! — говорил он. — Я не удивляюсь, что он отправился в Грецию!» Однако позже он оценил её искреннюю и благородную натуру. И так бывало со всеми.

Шатобриан видел её мельком: «Белесые волосы, слишком расплывчатая для её роста фигура и неэлегантная красота; я принял эту женщину за толстую иностранку из Вестфалии…» Ламартин совершал с нею долгие прогулки в садах Дориа; ему она рассказала свою жизнь. И — как следствие — он посвятил ей вымаранное потом стихотворение, написанное в духе Санта-Чары. То самое, с которым она приехала покорять Англию в 1832 году. Джон Меррей и леди Блессингтон в память о Байроне приняли в ней участие. Она нанесла визит Августе Ли, у которой провела три часа в Сент-Джеймс Пэлес, «говоря только о нем». Мы не знаем, что могли сказать друг другу о Дон Жуане две одинокие женщины, которые его любили, но обе после встречи провозгласили, что остались «очень довольны беседой». Леди Блессингтон, которая тогда собиралась опубликовать свои «Разговоры с лордом Байроном», попыталась добиться от графини Гвиччиоли, чтобы она предоставила для книги свою неизданную переписку. Разве не пора было Терезе позаботиться о своей славе, продемонстрировав прочность его к ней привязанности? Но Тереза об этом и не помышляла. Она совершила паломничество в Ньюстед и увезла с собою веточку с дерева, на стволе которого Байрон и Августа вырезали свои имена.