Донская армия в борьбе с большевиками

Сотня спешилась и, с лошадьми в поводу, начала спускаться напрямик, по крутому склону с Лысой Горы. Скат был очень опасный, долгий и утомительный. Лошади часто осаживали на задние ноги и так съезжали вниз до ближайшего выступа или более пологого места. Но Бог хранил всех.

В лощине сотня собралась и пошла к пристани. Там царила полная неразбериха. Юнкера спешились на молу в ожидании дальнейших приказаний. В это время кто-то сообщил, что около станции на запасных путях стоит поезд с тифозными юнкерами атаманского военного училища. Их, вероятно, оставят здесь, мы же будем погружены на пароход и уйдем в Крым. О часе и об условиях погрузки ничего не было известно.

Было далеко за полдень. Под Тонельной бой гудел с прежним напряжением, с моря продолжали греметь английские орудия. Кругом все было серо, безотрадно и жутко. Кое-где наметились пожары. Время тянулось в бездействии и в напряженности нервов.

Когда подтвердилось, что больные юнкера не будут погружены на пароход, мне это решение показалось нелепым, бесчеловечным и подлым. И мне вдруг захотелось во что бы то ни стало повидать еще в последний раз Левушку Б., попрощаться с ним и сказать, что я, именно я сам, ни в чем не виноват перед ним. Он должен быть тоже в поезде тифозных. Недолго раздумывая, я спросил о направлении, вскочил на коня и помчался обратно к горам. На станции было безлюдно. Горели какие-то склады. Я отыскал поезд с больными юнкерами и, переходя из одного вагона в другой, нашел, наконец, Левушку Б. Он с трудом приполз к двери. Я сказал ему, что мы уходим, перекрестил, поцеловал его и, чувствуя комок в горле, бросился обратно к коню…

Когда я прискакал к морю, мне стало страшно: юнкеров на молу больше не было. На их месте стояла толпа расседланных лошадей, тихо ржавшая и тянувшаяся к воде. Я побежал к сходням парохода, уже до крайности перегруженного, но масса людей, не пропускавшая никого вперед, оттолкнула меня назад. Это была какая-то пехота, только что подошедшая с фронта и с нетерпением ожидавшая своей погрузки. К счастью, на борту парохода я заметил промелькнувшие погоны юнкера моего училища. Я что было силы закричал, и меня услышали. Один из офицеров училища спустился на мол и потребовал пропустить меня. После короткого и ожесточенного спора с пехотными офицерами он приказал мне: «Берите одно лишь седло и сейчас же на пароход. Все училище уже погружено».

Быстро отыскав коня, я снял с него все, взглянул ему в глаза, мысленно сказал «спасибо» и поцеловал в храп. Потом начал пробиваться к сходням. Толпа недружелюбно гудела со всех сторон, старалась не пропустить, но я был в ярости и, с помощью училищного офицера, выскочил к пароходу.

Поднявшись на борт, я остановился, чтобы отдышаться. Внизу на молу медленно бурлила масса людей. К ней со всех сторон, одиночками и небольшими группами, подходили новые люди. Позади недвижно стояли наши брошенные лошади. Уши их были чутко насторожены в сторону парохода. Казалось, лошади чего-то ждали и в ожидании ответа застыли, как по мановению волшебного жезла. Зрелище это было непереносимое по своей трагичности.

Спускались сумерки. Бой все так же гремел в горах около Тонельной. С английских кораблей неслись туда снаряды, и над рейдом плавала широкая пелена дыма от выстрелов. Пахло морем, смолой, порохом и гарью. На окраинах города широко уже полыхали пожары. Со всех сторон над Новороссийском нависали огромное безысходное горе и ужас приближающейся агонии…

В трюме я где-то и как-то заснул. Сквозь сон по легкому покачиванию и дрожанию парохода я понял, что мы в пути, но проснуться совсем не было сил. Да и стоило ли просыпаться? Все было кончено. Яркая горячая мысль о России постепенно опускалась к земле под тяжестью горных утесов и свинцового неба Новороссийска. Она сгорала, переходя в дым, в огне английских броненосцев и в пламени прибрежных пожаров. Раздирая душу, она уходила все дальше и дальше, выражаясь безмолвным упреком в глазах брошенных юнкеров и смотрящих напряженно вслед уходящему пароходу лошадей…

Оставалась жизнь, но надолго ли и для чего? Надо ли было думать о ней, когда рухнула самая сущность жизни и цель борьбы за нее? Лучше было снова вернуться в небытие сна и звериной усталости. А темнота и липкая грязь на полу трюма не мешали больше ничему.

В. Мыльников[304]

Новороссийская катастрофа[305]

В начале осени 1919 года был получен приказ: выслать по одному офицеру от каждого артиллерийского дивизиона на курсы в Новочеркасск для повышения квалификации и изучения английской артиллерии. От 1-го дивизиона выбор пал на меня. Опять я за партой… Опять за науки…