Донская армия в борьбе с большевиками

В эти дни нас вывезли в город Ейск, где мы встретились на смотру с Кубанским военным училищем, а потом были обласканы гостеприимством радушных жителей. Пришлось нам сопровождать генерала Сидорина с его начальником штаба генералом Кельчевским и на историческое совещание генералов на станции Тихорецкая. Однако в составе конвоя жизнь юнкеров нисколько не изменилась к лучшему, и в товарных вагонах поезда им было так же холодно и голодно, как и раньше на походе или у нашей ведьмы-хозяйки в Павловской. Оставалась дисциплина, бодрый дух и та же вера в то, что вскоре… фронт пойдет снова к Новочеркасску. Стало чувствоваться приближение настоящей весны. Моя сотня вдруг была снята с конвойной службы, быстро перегружена в другой товарный поезд и тронулась дальше на юг. На одной из остановок в степи до моего слуха докатилось по вагонам мое имя: меня требовали к начальнику училища. Являясь к нему, я заметил рядом с ним ротмистра Иркутского гусарского полка Автономова. Мне было сказано: «Ротмистр просит меня отпустить вас с поездом командующего Донской армией, который пройдет вскоре на Екатеринодар. Если вы захотите воспользоваться этим предложением, я разрешаю вам ехать вперед, а в Екатеринодаре вы присоединитесь к училищу. Оно прибудет туда на днях». Я сразу согласился и поблагодарил.

Когда подошел поезд, ротмистр Автономов передал меня сестре милосердия С., оказавшейся при штабе командующего армией. Я был очень хорошо знаком с ее семьей по Новочеркасску. Она отвела меня в соседнее купе и приказала: «Снимайте с себя решительно все и бросайте в угол. Сейчас вам принесут новое обмундирование, ваше же пойдет прямо за окно вагона. Потом вы примете ванну и мы пообедаем вместе».

Все это было как в сказке: первая горячая ванна после Новочеркасска, свежее белье и новая верхняя одежда, походный ранец, набитый различными вещами и едой, большая коробка в пятьсот папирос! Какой рай! А потом рядом, в тепле и уюте купе первого класса, прекрасный обед из вагона-ресторана и долгий разговор с хозяйкой под мягкое покачивание и стук вагона…

На следующее утро в Екатеринодаре я пошел в Кубанское военное училище[298], где должно было остановиться наше на несколько дней. Радостно было найти там Бориса Тарасевича[299]

, Аибиса[300], Кукуша Петрова и других кадет, кончивших в одном выпуске наш корпус.

Когда подошло атаманское военное училище, выяснилось, что у нас появилось немало больных. Их одного за другим пришлось спешно отправлять на станцию. Это был сыпной тиф, начавший беспощадно косить юнкеров. Заболел и мой большой друг Левушка Б. Его тоже надо было срочно сдать в специальный поезд, но ни повозки, ни носилок больше не было, а прикасаться к нему юнкера боялись. Левушке было очень трудно подняться, он горел в жару, но надо было принимать какое-то решение, и я уговорил его идти со мною на вокзал. Не знаю, сколько времени тащились мы, останавливаясь, выбиваясь из сил, падая вместе на тротуар, садясь отдыхать, но до станции мы все-таки добрели. На перроне я перекрестил его, поцеловал и сдал в поезд. Я ожидал после этого, что заболею сам, но все обошлось благополучно.

* * *

Вскоре атаманское военное училище было отправлено на ст. Георге-Афипскую. Там в первый раз на горизонте наметились воздушные очертания предгорий Кавказа. Георге-Афипская и ближайшие ее окрестности были забиты войсками и беженцами. Все время увеличивающийся поток людей непрерывно тянулся дальше, в сторону Тонельной. Говорили, что и мы будем отступать на Новороссийск.

В степи таяло, сияло солнце, и на жидкой грязи только кое-где оставались островки посеревшего снега. Позади и с разных сторон глухо гудела даль от орудийного боя. В один из этих дней мой приятель Дмитрий Донсков[301]

сказал мне: «Отец очень плох; у него, наверно, тиф, и его должны эвакуировать дальше в поезде. У отца две лошади, и он хочет доверить их в надежные руки. Одну беру я, другую же отец может отдать тебе. Если хочешь, пойдем».

Генерал Донсков[302] был, действительно, очень болен. Он согласился передать нам своих лошадей и просил заботиться о них, как о самих себе. Мне достался прекрасный рыжий конь, Дмитрий взял игреневого. Лошади были в блестящем виде, с доброй седловкой. Вернувшись в училище уже верхом, мы явились по начальству с просьбой о переводе нас в конную сотню.

Ее командир – есаул Кочетов[303], строгий и обычно резкий с юнкерами, увидев наших лошадей, сразу согласился, добавив: «Таких лошадей мне очень надо!» Вахмистр зачислил нас в 1-й взвод, юнкера приняли нас приветливо, но один из них улыбнулся: «Ну, теперь держитесь. Достанется вам – не будете вылезать из разъездов! Нашито лошади – настоящие одры, побитые и чесоткой, и болячками, а ваши кони – прямо богатыри».