Дорога на Стрельну (Повесть и рассказы)

Тут вспоминаю, чему меня учили на курсах переводчиков: не пропускать случая - собирать личные документы убитых и пленных. Они обычно в левом нагрудном кармане. Лезу рукой под грудь убитого пехотинца, расстегиваю железную пуговицу. Она липкая. Вытягиваю из мокрого кармана документ. Не могу удержаться - хватаю автомат и вешаю себе на шею. Как с ним обращаться - не знаю. Не выпустил бы он очередь от моего неосторожного движения. В первом вагоне идет какая-то возня. Не могу понять, в чем дело. Мой взгляд успевает запечатлеть странное. Андрей борется с Кратовым схватил его за поднятые руки. Матрос вырывается. Что происходит?

С винтовкой в одной руке, с окровавленной солдатской книжкой в другой, с трофейным автоматом на шее, со съехавшей на затылок каской, я появился в дверях вагона. Вероятно, мое лицо удачно дополняло этот странный вид. Во всяком случае, Шведов и Кратов, о чем-то яростно спорившие, при виде меня рассмеялись.

- Тебя бы в кинохронику заснять, - сказал Андрей.

- И Гитлеру показать, вот бы испугался! - поддержал Кратов.

Оба снова рассмеялись, и это было на пользу. Смех успокоил их. Оказывается, матрос хотел пристрелить раненого немецкого унтер-офицера и разбить прикладом полевой телефон, стоявший на скамье. Шведов удержал его.

Я огляделся.

Немец лежит на животе в проходе между скамьями. Пол засыпан стеклами и щепой. На скамье - телефон. Он в футляре из темно-коричневой пластмассы. Тут же разостлана карта. На противоположной скамье - карабин. Вероятно, тот самый, из которого фашист бил по нам со Шведовым, когда мы отбегали к буграм.

И телефон, и унтер-офицер, каждый по-своему, живы. Они тянутся друг к другу. Телефон то и дело издает зуммер. Немец приподнимает голову и тянет кверху руку, стараясь достать аппарат. Он слеп. Нас не видит. А может быть, и не слышит.

- Это же он, наблюдатель, гад, - хрипло говорит Кратов. - Сколько он наших людей загубил через этот телефон!

- Про это мы больше тебя знаем, - отвечает Андрей.

- Вот и надо его, гада, докончить. Из мести!.. А кроме того, из жалости. Мучается ведь, - настаивает матрос.

- Тоже мне месть - добивать слепого и умирающего, - возражает Шведов. - А жалость сдай в каптерку на хранение. О пользе надо думать. Пока немец жив, он для нас "язык". Слышите, слово какое-то повторяет. Может быть, это позывной его дивизиона. Прислушайся, Саня!

Я присел возле немца.

- Mutti, - шептал он, - Mutti...

- Насчет мути какой-то брешет, - перевел Кратов.

- "Мутти" значит "мамочка", - сказал я.

- Ага! - воскликнул Кратов. - Мамочку теперь вспомнил, фашист! Все они скоро мамочек вспомнят, раз под Кронштадтом да под Питером оказались.

- Поговори с ним, Саня. Умно поговори, - сказал Шведов. - А ты, Павел, помолчи.

- А про что говорить?

- Сознание у него мутное. Русскую речь слышит, а никак не реагирует, - пояснил Андрей. - Попробуй поговорить с ним как немец.

- Как фриц с фрицем, - усмехнулся Кратов. - Валяй. А мы послушаем.

- Постарайся хотя бы узнать, - продолжал Шведов, - где стоят его батареи.

Я потормошил немца за плечо. Он застонал.

- Wer ist da? (Кто здесь?) - спросил он слабым голосом. - Wer ist doch da? Ich hore nichtz... (Кто же все-таки здесь? Я ничего не слышу...)

Я раскрыл солдатскую книжку убитого пехотинца и ответил:

- Ich bin Jefreiter Rudi Kastler. Ich will dir helfen. (Я ефрейтор Руди Кестлер. Я хочу тебе помочь.)

- Mir kann man schon nicht helfen. Ich nis Helmut Raabe. Mutti, Mutti... mir ist so weh... (Мне уже нельзя помочь. Меня звали Хельмут Раабе. Мамочка, мамочка... мне так плохо...)

С этими словами немец снова потянулся вверх, к скамейке, но тут же сник и замолк. Я еще раз потормошил его, но он больше не откликался.

- Подох, - сказал Кратов, тронув тело сапогом. - Немного мы от него узнали. Вполне можно было сразу добивать. Только зря время потеряли.

- Ничего не поделаешь. - Шведов взял в руки немецкую карту. Попробуем сами разобраться в обстановке.

Мне было досадно, что так мало пришлось поработать по специальности. Конечно, мои товарищи успели убедиться, что свое дело я хорошо знаю. Но мне хотелось побольше поговорить при них по-немецки. Вероятно, именно поэтому черт толкнул меня на поступок, последствия которого я никак не предвидел. В моей голове блеснула мысль: "А что, если настал мой "звездный час"? Тот единственный и неповторимый момент, когда и я могу совершить нечто значительное. Что-нибудь такое, чтобы у того же Кратова не повернулся язык издевательски подбадривать меня: "Не трусь, переводчик!"".

Услышав очередной зуммер телефона, я схватил трубку и крикнул в микрофон:

- Zur Stelle Jefreiter Rudi Kastler, viente kompanie, drittes Regiment, zwei und funfzigste infanterie division! (На месте ефрейтор Руди Кестлер, четвертой роты третьего полка пятьдесят второй пехотной дивизии!)

Андрей и Павел остолбенели. Я сделал им знак молчать.

- Was ist Rudi Kastler? (Что это такое - Руди Кестлер?) - прокричала трубка. - Позывные? - спросил немецкий телефонист.