Дорога на Стрельну (Повесть и рассказы)

Я все посматривал на нее. И когда прыгнет она с кочки на кочку, и когда нагнется. И присядет когда. Красиво так все у нее складывалось. Вот бы, думаю, удалиться с ней куда-нибудь от посторонних глаз, например от ваших, может быть, чего-нибудь и получится... Короче, как подошла она ко мне с этими цветиками: "Паша, Паша, погляди, какие красивые", я ей и сказал:

- Знаешь что, Нюрка, давай с этого фарватера к заливу подадимся. Стреляют туда меньше.

- А ничего, - говорит, - я уже привыкла.

Ну, думаю, будем с другого борта захождение играть.

- Там, - говорю, - Нюра, цветов больше, чем здесь.

- Тогда, - говорит, - пойдем, Паша.

Свернули мы к заливу.

Между прочим, был бы я один, все равно бы к берегу подался. Там мне вроде бы ближе к дому. Корабли видать. Морской канал. Кронштадт. В случае чего, вплавь добраться можно.

Дошли мы до залива. Подбежал я к самой воде. Вдыхаю морской воздух. Камышом пахнет, тиной. Хорошо! Нюрка возле меня стояла, руку мою левую обняла и спрашивает:

- Что это ты, Паша?

Я и отвечаю:

- Обидно, что на землю с корабля сойти пришлось.

- С корабля ты бы меня не разглядел, и мы бы с тобою не встретились.

- Может, мне еще Гитлеру спасибо сказать? Если бы не война, тоже мы бы с тобой не встретились.

Еще крепче она прижалась к моей руке и говорит:

- Если бы не война, тем более бы встретились. Ты, Паша, сходил на берег по выходным дням? Гулял в Петергофе?

- Много нас там гуляло, охотников до девчат. Кто-нибудь другой тебя бы и пришвартовал.

- Ведь никто не пришвартовал. А сколько пыталось.

- Так никто и не сумел?

- Никто, Паша.

- Заливаешь!

- Нет, правда.

- Тогда чего же так?

- Не нравился никто. Ждала все какого-то другого совсем.

- Принца, что ли?

- Сама не знала, что мне надобно было. Теперь зато знаю... Как снял ты меня там, на развилке, с грузовика, как поднял над собой, посмотрела я сверху в твои глаза... Еще имени твоего не знала, а поняла: хочу, чтобы всегда эти руки меня поддерживали и чтобы в глаза эти мне всегда смотреться... Ты еще задержал меня немного в воздухе, и стала я в тот миг словно птица. А ты тут возьми и опусти меня на землю...

- Сколько ж тебя можно на весу держать. Птичка-то ты плотненькая.

Хотел я тут высвободить руку, чтобы свои слова насчет ее плотности проиллюстрировать, но воздержался. Неохота было свой авторитет подрывать, раз она про меня такие слова говорит. А Нюрка, все так же ко мне прижавшись, говорит еще:

- Когда ты, Паша, с лейтенантом заспорил, заступился за женщин наших, чтобы их за детишками в Стрельну пустили, поняла я, что душа у тебя добрая, хотя вид суровый.

- Скажешь тоже, "добрая душа". Что я, баба, что ли?

Возражаю я ей так это вроде бы свысока. А внутри себя чувствую: что-то во мне делается... И вокруг тоже все какое-то другое становится. И сердечный стук в ушах так отдается, что залпы с моря хуже слышны.

Повернул я ее к себе, обнял за плечи, в глаза заглянул, да тут и остановился. Такую я в них увидел ко мне доверчивость, что аж дух перехватило. "Ну, - думаю, - держись, Пашка Кратов, и в самом деле не превратись в какого-нибудь принца! Двигай лучше на дизелях полным ходом по фарватеру".

- Вот что, - говорю, - Нюра, ты мне тоже с первого раза понравилась.

- Знаю, Паша. Я ведь красивая.

- Выходит, - говорю, - у нас с тобой одновременное взаимное влечение. Вот и давай я тебя для начала поцелую.

Молчит Нюрка и смотрит на меня. А я продолжаю:

- Только пойдемте, Нюрочка, целоваться туда, в кустики, а то, чего доброго, братва вон с той коробки в дальномер за нами подсматривать начнет.

- Зачем ты так, Паша? Это ведь не ты говоришь.

- А кто же? Я. Надо понимать: война. Канителиться некогда: враг у ворот!

- Ну и что же, что война. Пусть все по-хорошему у нас с тобой будет.

- Так и я хочу по-хорошему. Адрес у тебя возьму, свои тебе запишу координаты - номер полевой почты и мамашин адрес. Фото мне свое пришлешь. И ждать будешь надежнее. А я, если живой буду, тоже тебя не забуду.

- Я и так буду тебя ждать, Паша. Только тебя. Сколько бы ни пришлось... А сейчас пошли.

Вдруг слышно стало: снаряды где-то у шоссе рвутся. Один, другой, третий. Штук двадцать вдарило.

Нюрка за женщин своих заволновалась: не их ли у дороги накрыли. Я про вас двоих подумал. В общем, война о себе напомнила: не забывайтесь, мол, люди, здесь я.

Нюрка меня за рукав потянула:

- Пойдем, Паша.

- Ладно, - говорю, - пошли. Отведу тебя в Стрельну. А сам дальше. Мне в Рамбов поспешать надо.

С берега мы ушли в заросли. Я впереди иду. Нюрке я строго сказал: цветов не собирать. Идти за мной в кильватер шаг в шаг. Разговорчики отставить.

Сам я тоже иду молча. Пусть чувствует: обиженный я.

Идем кустами. Вдруг я слышу: смеется кто-то не по-нашему.

Нюрке я вовремя успел руку сжать, к земле ее пригнул. Сам распластался. Гляжу - на том краю поляны возле перелеска походная кухня дымит. На подножке немец стоит. В каске и в белом фартуке. Черпаком в котле помешивает. Другой - спиной к нам - дровишки нарубает. Третий на пеньке сидит, карабин на коленях держит.