Дорога в Гандольфо

— Ничто нам не грозит, старина! Ты же свою работу закончил. Или закончишь скоро — как только уладишь все дела с деньгами. И к тому, что произойдет потом, ты не будешь иметь никакого отношения. Так что ты чист, Дружище! Чист как слеза — на все сто процентов!

— Вовсе нет. — Дивероу сам удивился, что произнес эти слова шепотом. — Я же сказал только что: если ты попадешься, заметут и меня.

— Чего ради? Ведь если даже предположить, что ты прав, — а я придерживаюсь прямо противоположного мнения, — то в чем смогут тебя обвинить? В том, что ты занимался банковскими операциями по просьбе старого солдата, который сказал тебе, что он создает специальный фонд для поддержки организации, занимающейся распространением идей всемирного религиозного братства? И даже если бы тебя заподозрили, кто помешал бы тебе сказать: «Позвольте спросить вас, господин прокурор, смогли бы вы после принесения клятвы уличить меня хоть в чем-то противоправном?»

— Ты безумец! — бросил Сэм и, слегка запинаясь, добавил: — Подумай только, ты же идешь на похищение человека!.. — Он дернулся всем телом.

— Черт возьми, старина, послушай меня. Я — об одном, ты же — о другом. Будь же разумным человеком. Все, что ты говоришь, — пустая болтовня. Она не имеет под собой никаких оснований.

Сэм зажмурил глаза. Он начал сознавать, что за муки выпали на его долю.

— Я вышел из архива с проклятым кейсом, прикованным к моей руке! — произнес Дивероу шепотом твердо, но сдержанно.

— Брось об этом! — ответил Маккензи. — Так или иначе, та документация принадлежала армии, мы же с тобой ей стали не нужны. Есть еще что?

Дивероу подумал: «В общем, история со счастливым концом и никаких прямых свидетельств о заговоре».

— Таково реальное положение вещей, — промолвил Хаукинз и кивнул в подтверждение своей правоты. — Не было ни насилия, ни обмана, ни воровства... ни тайных сделок. Все — на добровольной основе. И если та или иная операция оказывается вдруг не совсем обычной, то тому есть одно объяснение: каждый инвестор может действовать так, как ему заблагорассудится, если только не ущемляет при этом прав остальных. — Мак сделал паузу и взглянул на Сэма. — Есть и еще кое-что. Ты всегда утверждал, что главным в работе адвоката является защита интересов его клиента, а не некая абстрактная моральная идея.

— Я говорил так?

— Да, конечно.

— В этом нет ничего плохого.

— Если не считать того, что все это — лишь краснобайство! Язык у тебя неплохо подвешен, молодой человек.

Сэм уставился на Хаукинза, пытаясь разгадать, что скрывается за его словами. Но за ними ничего не скрывалось: Маккензи говорил то, что думал. Такая откровенность на мгновение тронула Сэма Дивероу и вызвала его на ответную откровенность.

— Послушай, — спокойно произнес он, — предположим, что ты и в самом деле совершишь это безумство, — а то, что это безумство, ты и сам прекрасно знаешь. Похитишь папу и скроешься с ним. Даже на несколько дней. Но понимаешь ли ты, чем чревато все это? Что ты можешь нажать на спусковой крючок?

— Я, разумеется, знаю все это. Но четыреста миллионов зелененьких от четырехсот миллионов ловцов макрели стоят того. Впрочем, про ловцов сказано просто так, обижать я никого не думал.

— Ну и сукин же ты сын! Ведь такое происшествие всколыхнет весь мир! Создастся обстановка всеобщей подозрительности и взаимных обвинений! Правительства разных стран станут показывать друг на друга пальцами! Президенты и премьер-министры задействуют голубые и красные, а затем и горячие линии связи. И, прежде чем ты узнаешь об этом, какой-нибудь осел переложит код из маленького черного ящичка в свой кейс, поскольку ему не понравилось то, что сказал другой длинноухий болван. Боже мой, Мак, ты же можешь развязать третью мировую войну!

— Проклятье! Так ты об этом думал все время?

— Напротив, я все время старался не думать об этом. Хаукинз швырнул размочаленную сигару в зев камина и подбоченился. Огонь в его глазах погас.

— Сэм, малыш, ты не знаешь, как далек от истины! Война уже не та, что была когда-то. Та война никому не нужна: ни горнистам, ни барабанщикам, ни людям, заботящимся друг о друге или ненавидящим того, кто посягает на самое дорогое для них. Она давно уже в прошлом. Сейчас все решают кнопки хитроумных приборов и политики с бегающими глазками и без толку размахивающие руками. Я ненавижу войну. Прежде я никогда бы не подумал, что скажу подобное, но теперь все так и обстоит. И я не допущу войны.

Преисполнившись решимости не дать Маку увильнуть от ответа, Дивероу посмотрел ему в глаза.

— Почему я должен тебе верить? Ты же все поставил на кон. Все. Почему же угроза войны остановит тебя?

— Потому, молодой человек, — ответил Хаукинз, выдержав его взгляд, — что то, что я сказал тебе, — правда.

— Но разве можно исключить, что ты, сам того не желая, спровоцируешь войну?