Дорога в Китеж

– Старый приятель вас, стало быть, не разочаровал? – спросил Петр Андреевич. – Желал бы я на него посмотреть, любопытно. Кажется, занятный субъект. Но нельзя – это привлечет к его персоне ненужное внимание. Ну рассказывайте, рассказывайте, как себя держал наш американско-троянский конь.

Воронин принялся в комическом ключе описывать, как Ларцев разговаривал с великим князем и с министром. При этом мина у рассказчика была самая серьезная. Граф веселился от души.

– Стало быть, министерскому салон-вагону он предпочел кочегарную топку? Представляю физиономию нашего Бобра, – сказал Шувалов, досмеявшись. Посерьезнел. – Вы полагаете, они клюнут?

– Беспременно.

Внимание, которое важнейший государственный муж России уделял вроде бы малозначительному назначению какого-то инспектора в какое-то акционерное общество, имело под собой весьма многозначительные причины.

Дело в том, что кроме важнейшего государственного мужа в России была еще и важнейшая, хоть и совсем не государственная дама. Являлась ею отнюдь не императрица, а особа, широкой публике совершенно неизвестная – невенчанная жена его величества, которую вчера вскользь, не назвав по имени, помянули в осторожном разговоре министр Рейтерн и статс-секретарь Набоков. Княжна Долгорукая в строгом смысле была, собственно, не дамой, а девицей, в свете никогда не показывалась и участия в политических делах не принимала, но ее дружеский круг состоял из одних «либеробесов». У Екатерины Михайловны часто бывали и военный министр Милютин, и Константин Николаевич. Граф Шувалов должен был постоянно сражаться с интригами сего «будуарного лобби» и нередко терпел поражение, потому что мог влиять на государя только в дневное время, а по ночам его величество попадал в тенета Долгорукой, у которой имелись рычаги влияния, доступные только любимым женщинам.

Решение трудной проблемы возникло в математической голове чиновника особых поручений.

– У Цирцеи есть слабое место, – сказал он графу однажды. – Она жадна на деньги, чем вовсю пользуются окружающие ее мутные людишки. Как вы знаете, самым жирным куском являются железнодорожные концессии. Та же Кавказская дорога, через которую к ним в карман утекают миллионы.

– Тут ничего не поделаешь, – вздохнул Шувалов. – В свое время государь согласился отдать строительство кандидату, приятному Долгорукой, и теперь рыцарственно отвергает любые попытки поставить дело под государственный контроль. Уж я ль не пытался?

– Потому что вы предлагали дать контроль кому-то из наших. На такое противоположная сторона, конечно, не согласится. Нужно сделать инспектором человека ничейного, нейтрального. Это их не напугает. Вы знаете Ваву и ее нахрапистый модус операнди. Она обязательно сделает прыжок, а мы будем наготове. Зацапаем с поличным. Вы предъявите государю верные доказательства. Тут Ваве и конец. Без нее милейшая княжна утратит всякую вредоносность.

С оценкой таинственной «Вавы» генерал спорить не стал, но в плане усомнился:

– Где же вы у нас возьмете «ничейного» человека, да еще такого, чтоб Вава его не окрутила?

– Есть у меня кое-кто на примете, – ответил чиновник особых поручений.

Разговор был несколько месяцев назад.

Петр Андреевич вспомнил свои тогдашние сомнения и теперь.

– А не затрепещет ваша аппетитная наживка, не соблазнится?

– Адриан-то? – рассмеялся Воронин. – Он трепетать не умеет. А касательно «соблазнится»… – И рассказал, как Ларцев отказался от повышенного жалованья.

Граф задумался.

– Признаться, боюсь я совсем уж бессеребренных. Никогда не знаешь, чего от них ждать.

– Вот и наша кобра тоже придет в недоумение. Расшипится, впадет в раж и совершит какую-нибудь ошибку.

– Что ж, доверюсь опытному серпентологу, – поднял ладони его высокопревосходительство.

Интересный мужчина и интересная женщина

Акционерная компания, полностью именовавшаяся «Общество Северо-Кавказской железной дороги», а коротко на несколько тявкающий лад «Сев-Кав», занимала превосходное здание в новомодном стиле «нувель-ампир». Вообще-то главной конторе уместней было бы находиться где-нибудь в Ростове-на-Дону или Екатеринодаре, в непосредственной близости от производимых работ, но самые важные процессы, касавшиеся добывания денег и согласования вопросов, происходили в столице. Поэтому председатель, он же главный концессионер барон Штульпнагель и правление неотлучно пребывали в Петербурге.