Барон, оказавшийся каким-то неожиданно молодым, лет тридцати, и очень тихим, удивил Ларцева не столько первой необычностью, сколько второй. В своей бурной железнодорожной жизни Адриан видал и менее зрелых летами магнатов, но таких пришибленных – никогда. На этом азартном, рискованном поприще успеха добивались только люди напористые, бесцеремонные, пенящиеся. Фаддей Иванович же держался неуверенно, тушевался, а смотрел по большей части в стол. Еще страннее, что на все технические вопросы – а их у новоназначенного инспектора было много – Штульпнагель отвечал одно и то же: об этом вам лучше справиться на месте у главного инженера Микишова. Когда точно такой же ответ последовал на вопрос сугубо административный – какими мерами охраняется дистанция на потенциально опасных участках, Ларцев умолк и принялся внимательно разглядывать поразительного руководителя компании.
Барон продержался минуты полторы, всё больше ерзая и краснея. Потом внезапно стукнул ладонью по столу, поднял на инспектора глаза и заговорил иным, человеческим тоном.
– Да-да, я знаю, – хмуро сказал он. – Вы сейчас думаете: как этот идиот и невежа в тридцать лет попал в кресло, которое ему не по заднице. Давайте я вам расскажу, что со мною произошло. Я инженер-железнодорожник, и смею вас уверить, хороший. Служил в департаменте на средней должности, получал жалованье сто сорок рублей. Вдруг приглашают меня… в некое место. Спрашивают: «Хотите получать три тысячи в месяц плюс ежегодную премию?» «Что нужно делать?», – натурально интересуюсь я. «Ничего. Просто сидеть в кабинете, ни во что не вмешиваясь. В этом и состоит служба:
– Понятно.
Адриан поднялся, не стал больше терзать бедного Фаддея Ивановича, по всей видимости, человека порядочного. Только сказал:
– Хорошо, что вы немец. Русский давно спился бы. А то ушли бы и занялись настоящим делом.
– Уйдешь у них, – тоскливо молвил Штульпнагель.
– У кого «у них»? Кто вас вызывал? Кто с вами разговаривал?
Барон только махнул рукой и поник. Его эмоциональный порыв продлился недолго. Больше Ларцев главного концессионера никогда не видел и впредь о нем не думал.
Инспектору выделили нарядный кабинет, весь в палисандре, хрустале и бронзе. Такого не было даже у президента «Трансамериканской компании», в десять раз превосходившей «Сев-Кав» размерами.
Адриан немедленно порушил всю красоту, развесив карты, графики, чертежи и сметы. На голову мраморной кариатиды была надета привезенная из Америки каска для динамитчиков. По ковру змеились несколько видов бикфордова шнура, затребованные у поставщиков. Кокетливый кофейный столик наполнился открытыми консервными банками: инспектор лично пробовал мясо и бобы, выбирая наилучший рацион для бригад. Опыт показал, что питание рабочих дешевле и здоровее, если оно стандартизировано и нет опасности отравления несвежими продуктами.
Изучая документацию, Ларцев стакан за стаканом пил крепкий китайский чай и кое-что записывал в потрепанную книжечку, но больше запоминал. Память у него была устроена наподобие старательского сита: вода с илом в ней не задерживались, оседали только сверкающие крупицы нужных сведений.
Господину инспектору выделили секретаря, распорядительного молодого человека с красивым пробором, с ходу угадывавшего все желания начальника. Не успеет Ларцев подумать, что хорошо бы выпить еще чаю – а уже приносят. Достанет трубку – покурить, секретарь влетает с горящей спичкой. Через некоторое время загадка этой сверхъестественной проницательности разъяснилась. Оказалось, что дверь кабинета закрывается неплотно. Чудо-секретарь смотрел в щелку – не нужно ли чего патрону. И если тот начинал поглядывать на пустой чайный стакан, секретарь моментально отдавал распоряжение.
Кроме того, полезный человек (его фамилия была Бисеров) еще и выполнял функцию цербера. Адриан не любил отрываться от своих занятий и велел никого к нему не впускать, кроме людей совершенно необходимых и приходящих с важным делом.
В конце первого рабочего дня Бисеров впустил к инспектору некоего господина Левончикова, предварив, что это посетитель необходимый и дело у него важное.
Вертлявый брюнет с большим алмазом на мизинце оказался говорлив. Назвался представителем кавказской общественности, которая живейше заинтересована в удачном завершении строительства и выражает господину инспектору свое почтение.
Ничего необходимого в этом ферте Ларцев не разглядел и, перебив цветистое поздравление, спросил, в чем состоит дело.