Дороги авантюристов, или Загадочная яхта лорда Гленарвана

И тут случилась накладка. Собственного слугу, юношу-полинезийца по прозвищу Бой, Миклуха вылечить не смог. Слава кудесника и чудотворца оказалось под угрозой, папуасы часто посещали хижину и были прекрасно знакомы с Боем. Одно дело, если умрет страждущий, пришагавший издалека, вернувшийся обратно и там умерший. Но что же это за чудотворец, если человека, под одной крышей с ним живущего, исцелить не сумел?

И вот что сделал Миклуха на пару со своим другим слугой, Ульсоном. Слово ему самому:

«Когда я выразил Ульсону свое давнишнее намерение — именно распилить череп Боя и сохранить мозг его для исследования, Ульсон совсем осовел и умильно упрашивал меня этого не делать.

Соображая, каким образом удобнее совершить эту операцию, я к досаде моей открыл, что у меня не имеется достаточно большой склянки для помещения целого мозга. <...> Я отказался не без сожаления от намерения сохранить мозг полинезийца, но не от возможности добыть препарат гортани со всеми мускулами, языком и т. д., вспомнив обещание, данное мною моему прежнему учителю проф. Г< егенбауэру >, живущему ныне в Страсбурге, прислать ему гортань темнокожего человека со всею мускулатурой ее. Достав анатомические инструменты и приготовив склянку со спиртом, я вернулся в комнату Боя и вырезал гортань с языком и всей мускулатурою. Кусок кожи со лба и головы с волосами пошли в мою коллекцию. Ульсон, дрожа от страха перед покойником, держал свечку и голову Боя. Когда же при перерезании plexus brachialis рука Боя сделала небольшое движение, Ульсон так испугался, что я режу живого человека, что уронил свечку, и мы остались в темноте. Наконец, все было кончено, и надо было отправлять труп Боя в сырую могилу, но так осторожно, чтобы соседи наши ничего не знали о случившемся.

Не стану описывать подробно, как мы вложили покойника в два больших мешка...»

Приготовив презент для профессора и пополнив свою коллекцию туземных скальпов, Миклуха ночью на пару с Ульсоном вывез в океан на лодке Боя, расфасованного в два мешка, и скормил акулам: «Он быстро пошел ко дну; но я убежден, что десятки акул уничтожат его, вероятно, в эту же ночь».

В ответ на вопрос папуасов: куда подевался юноша? — Миклуха небрежно махнул рукой в сторону горизонта.

Наивные дети природы решили, что Бой убыл в Россию, телепортированный силой мысли Миклухи, и авторитет кудесника еще сильнее упрочился. До ранга святого и реинкарнации местного божества оставалось всего чуть-чуть.

* * *

А началось превращение Миклухи сначала в человека, запретного к убиению и поеданию, затем в чудотворца, — с обычной зеленой лампы. Вернее, с не совсем обычной...

Дело было так. В бытность свою в Йенском университете Миклуха угодил на медицинскую практику. Закрутил роман с собственной пациенткой. (Врачебная этика? Нет, не слышали...) Умирая, она завещала свое тело для исследований обаятельному русскому студенту «фон Маклаю».

Миклуха, как видно из истории с Боем, к мертвым телам почтения не испытывал: исследовать ничего не стал, очистил кости от мяса и соорудил из черепа и двух берцовых костей лампу под зеленым абажуром. И возил ее с собой во всех путешествиях.

Итак, ситуация: вечер, Миклуха вселяется в дом, построенный матросами корвета «Витязь», вещи распаковывает, а в сторонке папуасы, собравшись в кружок под азалией, решают важный жизненный вопрос: сразу по убытии «Витязя» чужака схарчить? Или подождать и подкормить его? Больно уж тощий и на вид болезненный, не поплохело бы от такой свежатины...

И тут Миклуха распаковывает свою знаменитую лампу. И зажигает по вечернему времени. И настроение папуасов мгновенно меняется: О-о-о! Да это не простой человек, никак нельзя его жарить...

Возможно, все было не так, и лампу папуасы увидели позже. Но свою роль она, без сомнений, сыграла.

* * *

Не только в Новой Гвинее сложился «культ Маклая», в СССР тоже. Случилось это в годы борьбы с низкопоклонством перед западом, когда велено было считать Россию родиной слонов и всего на свете. Дети читали в учебниках, что паровоз изобрели Черепановы, самолет — Можайский, велосипед — Артамонов и т.д. и т.п. Ученые мелким ситом просеивали архивы, стараясь к любому открытию и изобретению пристегнуть русские имена. Но вот с русификацией открытий жарких экзотических земель дело у историков не ладилось, на одном Афанасии Никитине далеко не уедешь.

Вот тогда и вспомнили о позабытом «ученом».

Еще при жизни Миклухи русское научное сообщество относилось к его заслугам неоднозначно. В ИРГО «ученого» приняли, ему протежировал Семенов, фактический глава российских географов, — и порой подкидывали небольшие суммы на новые путешествия.

Но Московское общество любителей естествознания (аналог ИРГО, только объединились там натуралисты) относилось с большим скепсисом к изысканиям Миклухи. В члены его не звали, помочь деньгами отказывались, хотя просьбы звучали неоднократно.