Дорогой длинною

Вчерашняя ночь восстанавливалась в памяти плохо. Митро кое-как вспомнил, что честно отработал вечер в ресторане, взял несколько "лапок^[76]" и, перед тем, как идти домой спать, заглянул к Данае Тихоновне с благороднейшей целью - вернуть долг, два рубля. У Данаи Тихоновны обнаружился капитан Толчанинов, Митро подсел к нему потолковать о грядущих скачках, потом откуда-то взялись Матильда, Аделька и толстая Лукерья, потом Даная Тихоновна выставила здоровую бутыль "брыкаловки", Митро выложил вечерний заработок, Толчанинов объявил, что платит за всех, Лукерья уселась за пианино… Ещё вспоминался женский визг, звон бьющихся стаканов и внезапно погасший свет. Ну, и всё…

Сев на кровати, Митро тяжело вздохнул. Утешение было одно: он точно знал про себя, что в подпитии не буянит и посуды не бьёт, а вполне благонамеренно укладывается спать - причём где попало. Стало быть, это Толчанинов спьяну опять форсировал Дунай и брал Плевну.

– Матрёна! Матрёна! Или как там тебя теперь… Матильда!!!

– Ась, ваше благородие?.. Ой, это вы, Дмитрий Трофимыч? Доброго утречка вам…

– Штаны где? Эй, тебя спрашиваю! Не смей набок заваливаться, чёртова кукла, где порты?!

– Да на вас же осталися, медовый мой… А остальное тамотка, на диванчике, где ихняя милость Владимир Антоныч почивают… Вы уж поглядите сами, а ежели чего, покличьте… "Ихняя милость" обнаружилась в большом зале, на зелёном диване рядом с пианино, где и храпела зубодробительно, уткнувшись лицом в облезлый валик. Вокруг дивана шла деловитая уборка: маленькая Аделька сметала веником осколки битой посуды, Лукерья, подоткнув юбку, тёрла тряпкой пол, сама хозяйка зашивала огромной иглой разорванную плюшевую скатерть. А на пороге, к крайнему удивлению и негодованию Митро, сидел Кузьма, который ловко прибивал на место отломанную от стула ножку.

– Кузьма!!! - рявкнул Митро так, что Толчанинов на диване перестал храпеть и заворочался. - Ты здесь что?!. Как?! Какого чёрта тут пасёшься, сопляк, вот я тебе сейчас… Даная Тихоновна! Да как ты его сюда запустила-то?!

Кузьма бросил стул и юркнул в тёмный коридор - только пятки мелькнули. Мадам Даная отложила иглу, сняла очки и спокойно сказала:

– Не шуми, Дмитрий Трофимыч. Всему своё время, - стало быть, приспело.

Это верно, что вы мальчишку женить собираетесь?

– Ну, говорил Яков Васильич… - остывая, проворчал Митро. - Только не решил ещё, на ком… Так шестнадцать лет жеребцу, самое время!

– Так прежде бы выучили его, что с женой сотворять, сваты недоделанные! - сердито сказала Даная Тихоновна. - Дитё не знает, с какой стороны что вставляется, а они его женить надумали! Пустые ваши башки цыганские, вот что я скажу!

– А потому что не дело это, - мальчишку дурному до свадьбы учить… – не очень уверенно заметил Митро.

– А у меня дурному и не научат! - возмутилась мадам Даная. - У меня все барышни порядочные, ни одна ещё в больнице не была, да вы и сами знаете…

– Какую дала-то ему? - помолчав, поинтересовался Митро. - Не Эльвирку?

– Скажете тоже… Эльвирка у меня на человека понимающего отложена.

Февронью попросила, барышня опытная, добрая, в теле, и с терпеньем большим.

– Да знаю, знаю… Заплатил он хоть?

– Не ведаю, Февронья ещё не выходила.

– Ты спроси у ней. Ежели Кузьма забыл от радости, так я заплачу. А что это весь пол в осколках? Не я, ненароком?..

– Не грешите на себя-то: Владимир Антоныч куролесили. Да не велик убыток, три тарелки да два стакана. Вот добудиться никак не можем, лежат, как вещество, и не шевелятся, хоть бы словечко извергнули…

– Сейчас извергнет. - Митро подошёл к дивану, наклонился и громко сказал:

– Владимир Антоныч, Пегас первый заезд взял!

– Чего?.. Кто? Пегас? Пряхинский? Вр-р-р-раки…- хрипло раздалось из-под диванного валика, и оттуда медленно выползла чёрная с проседью, взъерошенная, вся в пуху голова. - Митро?.. Ты откуда здесь? Кто тебе про заезд сказал?

– В газетах уж пропечатано. - невинно заявил Митро. - Вставайте, ваша милость, не то как раз все скачки проспите. Аделька, тащи рассолу!

Спасительный мокрый ковш с плавающими в содержимом смородинными листьями и укропом немедленно был принесён и употреблён во здравие. Потом охающего и ругающегося капитана со всем почтением препроводили во двор, где Митро вылил ему на голову три ведра колодезной воды, а Даная Тихоновна вынесла чистое полотенце.

– И давайте завтракать, господа. Надо, надо, и слушать ничего не желаю!

Я с господ по рублю не за одних барышень с постелью беру! Поднимайтеся, самовар уж принесли и калачи от Федихина!

Через десять минут Митро и Толчанинов вместе с хозяйкой и четырьмя проснувшимися барышнями сидели за длинным выскобленным столом на кухне. Вскоре пришла и Февронья - толстая белая девица лет тридцати с рябым, но милым, немного глуповатым лицом и встрёпанными спросонья рыжими кудрями. Митро потянул её за руку, сажая возле себя, и долго, обстоятельно вполголоса расспрашивал. Февронья смущалась, как невеста после брачной ночи, но отвечала толково, и Митро остался доволен.