Дорогой длинною

Теперь уже и в самом деле пора было уходить. Данка, чуть не подавившись, проглотила огромный кусок пряника, бывшего во рту, запила его чаем, и начала было уже подниматься, когда за над соседним столом грянул разгневанный рев банкомёта:

– Да что ж это, православные, деется?! Третий туз червей вылетает! Ах ты, пакость поляцкая, колоду липовую выставляешь?!

– Фу-у-у, пан… - поморщился мальчишка-поляк, скроив крайне презрительную гримасу. - Вам поблазнилось!

– Мне?! Глядь! - извозчик сгрёб со стола карты. - Вот он, туз! А вот - ещё!

То-то я гляжу, ему плывёт и плывёт! Хватай его, робя! Волоки в часть, шаромыжника!

Трактир загудел, кое-где посетители повставали с мест, остальные игроки вскочили, как ошпаренные, оглушительно ругаясь. Молодой поляк, не выказывая ни смущения, ни испуга, не спеша встал, посмотрел через головы извозчиков на Данку, неожиданно подмигнул ей - и одним стремительным движением перевернул стол.

Поднялся страшный шум - загремели падающие табуретки, зазвенели, разбиваясь, бутылки и стаканы, перемежаемые площадной руганью и криками, карты посыпались на грязный, затоптанный пол. Данка, вскочившая с места, успела увидеть, как поляк, быстро нагнувшись и подхватив с пола несколько кредиток, рванулся было к выходу, но его схватил за плечо тот самый огромный извозчик, который обнаружил в колоде размножившиеся тузы. И тут Данка перестала думать о приличиях и о том, что порядочные женщины не вступают в кабацкие драки. Просто схватила со стола напротив дымящийся чайник кипятку и вылила его целиком за ворот сатинового малахая. Извозчик взвыл, повалился на спину. Поляк схватил Данку одной рукой за запястье, другой ловко подхватил с лавки своё пальто с драным бобром, и они вылетели из трактира.

– Эй, красавец, стой! - задыхаясь, взмолилась Данка через несколько переулков. - Пусти руку, не могу я больше!

Они остановились, и Данка, качнувшись, села прямо в сугроб. Её платок давно съехал на шею, волосы, выбившись из кос, рассыпались по полушубку, щёки горели, от быстрого бега болела грудь. Данка жадно ловила ртом ледяной воздух, стараясь не думать о том, что вечером у неё наверняка сядет голос, она не сможет петь и Яков Васильич её просто убьёт. Её спутник стоял рядом и ждал. Когда Данка почувствовала, что дыхание слегка успокоилось, она подняла голову, отвела за спину пряди волос и хрипло сказала:

– Польт надень, выстудишься, жулик трактирный… Дэвлалэ

, платье моё!

Я через тебя платье под столом забыла! Новое, грогроновое! Вот что теперь делать, а?!

– Езус-Мария, да пани - цыганка?! - удивился поляк. Он, казалось, совсем не запыхался, дыхание его было ровным, и лишь на щеках горели два алых пятна, а широкая, беспечная улыбка открывала прекрасные зубы. Глядя на сидящую в сугробе и сердито глядящую на него Данку, он по-гвардейски щёлкнул сбитыми каблуками старых рыжих туфель, совершенно неуместных в страшный мороз, и склонил голову:

– Разрешите представиться: Казимир Навроцкий. Прошу ручку прекрасной пани!

– Д-данка… - растерянно ответила "прекрасная пани", силясь подняться из сугроба и отряхивая юбку. - Дарья Степановна.

– Безмерно рад знакомству. - церемонно произнёс Навроцкий, но в его сощуренных тёмных глазах скакали чертенята. - Матка боска, если бы не пани – вашему покорному слуге опять бы разбили башку. Как мне надоели эти недоразумения, одному богу известно!

– Надоели ему, видите ли…- проворчала Данка, натягивая, наконец, платок на волосы и вытряхивая из рукавов набившийся снег.- Когда-нибудь и совсем убьют.

– Будем надеяться, не совсем скоро. - рассмеялся Навроцкий и, прежде чем Данка спохватилась, взял её за талию и ловко вынул из сугроба. Поставил на ровное место, отряхнул от снега, осторожно коснулся кудрявой пряди, выбежавшей из-под платка. Данка негодующе отбросила его руку. Он. ничуть не обидевшись, поймал её пальцы и ловко поднёс к губам:

– Бардзо дзенькаю за спасение… Не каждый раз, клянусь, так фартит!

– Да пошёл ты!.. - всерьёз рассердилась Данка, вырывая пальцы и оглядываясь по сторонам. - Я мужняя! Увидит кто - костей не соберу!

– Ах, так у пани и супруг имеется? - Навроцкий откровенно забавлялся, глядя в Данкины злющие глаза и нагло блестя зубами. - Стало быть, увидеться с пани никак не можно? Или же супруг знает, что его жена обливает кипятком хамов по трактирам… из-за карточных шулеров?

Данка молча запахнула полушубок, обернула вокруг шеи концы платка и решительно зашагала прочь. Навроцкий догнал её уже на углу Бахметьевского переулка.

– Пани обижена?

Данка обратила на него убийственный взгляд, но смешалась, увидев на лице Навроцкого искреннее раскаяние.

– Видит бог, я не хотел… Боже мой, ну, простите меня… Ну, позвольте руку в знак примирения! У меня, клянусь, и в мыслях не было оскорблять пани…

– Было, не было - мне какое дело? - пробормотала она, отворачиваясь. – Поди прочь, босяк… Такое платье из-за тебя потеряла! Пятьдесят рублей коту под хвост! Что я теперь дома скажу?