Дорогой длинною

И по-цыгански вроде, а я через два слова на третье понимаю. Говорит мне:

"Ав орде, бре…^[94]" Я его спрашиваю: "Со ракирэса^[95]?" А он мне только глазами хлопает.

Варька, сидевшая со своим ситом на другом конце стола, чуть слышно рассмеялась. Митро удивлённо взглянул на неё. Она, чуть смутившись, пояснила:

– Да нет, цыгане это, верно. Только не наши, а болгары^[96]. Мы прошлым годом под Новочеркасском болтались, их там много кочевало. Они котляры, посуду делают. Я по-ихнему немного знаю.

– Знаешь? - обрадовался Петька. - Слушай, девочка, сделай милость – идём со мной! И ты, Трофимыч, тоже, авось через Варьку хоть договоримся с ними. Я там таких четырёх коньков приглядел - любо взглянуть! Может, поменяют? Пойдём, Варька! Вон, Матрёшку с Симкой с собой бери, ежели стесняешься!

– А успеем до ночи-то обернуться? - засомневалась Варька. - Яков Васильич велел, чтоб в ресторане сегодня непременно… Вроде ротмистр Шеловнин с друзьями от полка прибыл.

– Сто раз успеем! - заверил её Митро, вставая. - Ну - поехали, что ли? Я извозчика возьму.

Табор стоял на взгорке, в полуверсте от дороги, возле небольшого, заросшего травой прудика. В полукруге шатров дымили угли, рядом лежали котлы и тазы. Тут же крутилась, подпрыгивая на трёх ногах, хромая собачонка. Несколько мужчин стояли у крайнего шатра, дымя длинными трубками и степенно разговаривая. Женщины возились у кибиток, на которые Митро сразу же изумлённо уставился. Варька перехватила его взгляд:

– Ага, эти болгары так и ездят, на телеги верх из тряпок ставят. Наши прошлым годом тоже удивлялись всё. - она вдруг хихикнула. - А они над нашими телегами смеялись! Мол, у вас барахло под дождём открытое лежит, всё лето то сохнет, то мокнет… По полю бродили кони, среди них вертелись чумазые, голые дети. Они первые заметили идущие от дороги фигуры и помчались к табору, оглушительно вопя:

– Ромале, гаже авиле! Рая авиле^[97]!

Незнакомые цыгане, явно приняв пришедших за начальство, стремительно попрятались по шатрам: исчезла даже собачонка. Навстречу гостям вышел высокий старик в старой, похожей на смятый гриб, войлочной шляпе и в щегольских шевровых сапогах. Он старался сохранять достоинство, но в глазах под кустистыми бровями таилась тревога.

– Что угодно господам? - с сильным акцентом спросил он по-русски.

Варька, шагнув вперёд, низко, до земли поклонилась. Запинаясь и на ходу вспоминая непривычный выговор, сказала:

– Т'яв састо, бахтало, зурало, бре. Аме рома сам

^[98].

– Рома? - растерянно переспросил старик. Его глаза пробежали по городской одежде цыган, по платьям молодых женщин. Варька назвала роды Митро и Конаковых, и лицо старика посветлело. К концу Варькиной речи он уже снова обрёл свой степенный вид и время от времени важно кивал.

Цыгане повылезали из шатров и плотным кольцом обступили пришедших.

Старик с улыбкой сделал широкий приглашающий жест.

Гостей со всей почтительностью препроводили к углям, усадили на потрёпанные, но чистые ковры, положили подушки. Варька и конаковские невестки ушли с женщинами, которые жадно разглядывали их платья, шали и украшения. Петька Конаков героически попытался наладить разговор и свести его на лошадей, спотыкаясь на каждом слове и вызывая улыбки таборных, которые, как могли, старались отвечать. Митро, тоже не всё понимавший в потоке мягких, напевных, лишь отдалённо знакомых слов, молчал, с интересом смотрел по сторонам.

Это был небольшой табор цыган-лудильщиков. У каждого шатра лежали сияющие на полуденном солнце медные котлы, валялись гармошки мехов, серые куски мела, стояли бутыли с кислотой. В шатрах виднелись перины с горами подушек, новая посуда. Голые грязные дети самозабвенно гонялись друг за другом по пыли. Мужчины все были в хороших крепких сапогах, с широкими кожаными поясами и с длинными грязными кудрями, падающими на плечи. Их жилеты и куртки были украшены серебряными пуговицами с грушу величиной. "Богачи…" - с уважением подумал Митро.

Но ещё чудесней выглядели женщины. Никогда ещё Митро не видел таких нарядов. Русские цыганки в таборах одевались, как простые бабы, и даже платки повязывали по-деревенски, разве что оживляли наряд яркой шалью.