Дорогой длинною

– Управится он, глядите, люди… - обиделся Петька. - Вот что, мы все пойдём! Я, ты и братья мои! Только смотри, лошадей нужно самых лучших, чтобы от погони ушли. Тройку нельзя, верхом всё равно догонят. Вот если дашь мне свою Ведьму, да того рыжего в придачу, Зверя, - вот тогда…

– Ведьму не дам, - машинально сказал Митро. - У неё забег в субботу.

– Ну, знаешь что, дорогой мой!.. - возмутился Петька, но тут Митро пришёл в себя и замахал руками:

– Да бери, бери, кого хочешь! И разговору нет! Пошли!

– Ку… куда? - растерялся Петька.

– Илонку эту упредить надо. Я к ней Варьку пошлю.

Варька неожиданно снова встала на дыбы:

–Ромалэ, да вы с ума сошли! Девка просватана, жених есть, летом замуж идти! Хотите, чтобы переубивали вас тут?! Догонят, как бог свят, догонят и зарежут! Дмитрий Трофимыч, ну что ты, ей-богу, в голову забрал? К чему тебе она? Глупая, таборная… Будет на базар босиком гадать бегать, тебя позорить!

Митро сердито молчал. Но Петька заспорил:

– Да с чего ей по базару бегать?! Лучше в хор её пристроим! Если совсем бесталанная, так хоть для красоты сидеть будет! Хватит, Варька, голосить, ступай к этой Илонке.

Варька коротко взглянула на цыган, и Митро, который в эту минуту думал совсем о другом, неожиданно поразила мелькнувшая в её глазах острая горечь. Но Варька тут же отвернулась и широкими шагами пошла к кучке девушек, смеющихся и брызгающихся водой у зелёного озерца. Митро искоса следил за тем, как Варька отзывает в сторону Илонку, как они садятся вдвоём возле зарослей ракиты и шепчутся, тесно прижавшись друг к другу.

Через четверть часа Илонка вскочила и стремительно умчалась, а Варька вернулась к цыганам. Не поднимая ресниц, сумрачно сказала:

– Дмитрий Трофимыч, согласна она. Ей этот жених поперёк горла, отцы сосватали, когда она ещё в люльке лежала.

– И слава богу… Как теперь будем? - нетерпеливо спросил Петька.

– Сейчас собираемся и уходим. - решительно сказал Митро. - Стемнеет скоро, нам в хор надо. Отпоём вечер, а потом - берём лошадей, Ефима с Ванькой, и - сюда. Как раз самый волчий час будет, перед рассветом. Ты, Варька, беги опять к ней, упреди, чтобы ночью из шатра вылезла да до дороги дошла. Мы её там, в кустах, ждать будем. Нам к табору подходить нельзя, собаки всполошатся. Посадим её на лошадь - и в Москву!

– Ох, и сладим дело лихое! - засмеялся Петька. - Ох, и будешь меня, морэ, всю жизнь за жену благодарить!

Варька стояла насупленная, водила носком ботинка по пыли, но больше ничего не пыталась возразить. Да никто её и не спрашивал.

Ночь спустилась лунная, полная света, заливавшего дорогу и цыганские шатры. "Сияет, как таз, проклятая…" - беспокоился Митро, сидя в придорожных кустах и озабоченно поглядывая на луну, повисшую над полем. В траве верещали кузнечики, изредка сонно вскрикивала какая-то птица. Издалека, от затянутого туманом озерца, нёсся жалобный плач лягушек. Густые заросли кустов были влажными от росы, тяжёлые капли с шелестом скользили по серебристым от луны листьям, падали на тёплую землю. Остро пахло цветущей бузиной и молодым щавелем. Совсем низко над табором висели две звезды - голубая, лучистая и яркая, и бледно-жёлтая, болезненно мерцающая.

Митро не сводил с них глаз. Рядом чуть слышно всхрапывали кони. Чуть поодаль в кустах сопели младшие Конаковы, которым на всё было плевать – лишь бы выспаться после ресторана. Возле лошадей сидел Петька. Он тоже молчал, но Митро, оглядываясь, видел ярко блестящие белки его глаз.

К выходу в ресторан они всё-таки успели, но вечер провели, как на иголках. Митро волновался, пел не в лад, несколько раз сфальшивил в аккомпанементе, а на сердитый выговор Якова Васильевича невпопад отвеил:

"Ну и ладно". Цыгане удивлённо посматривали на него, шёпотом спрашивали у всеведущей Стешки:

"Что такое с Арапо?" "Я почём знаю? - злилась та. - Влюбился, может?" Петька, стоящий рядом, прыскал в кулак, поглядывал на Варьку. Та ничего не замечала, сидела бледная, зябко, словно не замечая теплоты вечера, куталась в шаль. В открытые окна ресторана, шевеля занавески, входила ночная свежесть, вплывал запах цветущих деревьев. Поднималась луна, её свет мешался на полу с отблесками свечей. Чуть слышно всхлипывали струны.

Варька допевала последние слова любимого романса, от которых сегодня, как никогда, болело сердце:

Пойми хоть раз, что в этой жизни шумной,

Чтоб быть с тобой - я каждый миг ловлю,

Что я люблю, люблю тебя безумно,

Как жизнь, как счастие люблю…

– Ну, Варька забирает… - шёпотом сказал Петька, наклоняясь к Митро. – Будто помирать завтра, сроду я от неё такого не слышал… Заболела, что ль?

Но Митро ничего не ответил, думая о своём и вряд ли даже услышав Петькины слова, - только Яков Васильев строго посмотрел в сторону парней.

Свой последний выход Митро не пропустил только потому, что стол ротмистра Шеловнина, давнего поклонника хора и пришедшего в ресторан с компанией друзей, взорвался криками: