Дорогой длинною

– Сдурели, черти?! Маргитка, хватит, слышишь? Собьёшь ноги, безголовая, завтра в ресторане шагу ступить не сможешь! Авэла^[114], вам говорят!

Маргитка остановилась. Схватившись за грудь, едва дыша, хрипло спросила:

– Есть полчаса? Кто следил?

– Полчаса и полминуты даже! - смущённо сказал Гришка, повернув к свету серебряные часы. Маргитка быстро подошла, вырвала часы у него из рук, всмотрелась в стрелки, не замечая жадного взгляда парня. Торжествующе вскрикнув, повернулась к Катьке:

– Ну, брильянтовая моя?

– На! - дрожащим от слёз и ненависти голосом сказала та, вынимая из ушей золотые серьги с аметистами. - Подавись!

Маргитка выхватила у неё серьги, разглядела, небрежно подбросила на ладони:

– Камешки-то треснутые… Сама носи! - И, кинув серьги чуть не в лицо Катьке, быстрым шагом пошла за дом, в темноту.

Оглядевшись, Илья увидел, что и во дворе уже совсем стемнело.

Керосинка на столе освещала медный бок самовара и лица цыганок. Над лампой тучей вились мотыльки. Настя пыталась отогнать их, но они всё летели и летели на крошечный огонёк. Когда Илья подошёл к столу, жена повернула к нему улыбающееся лицо:

– Ты тоже смотрел? Ну что за девочка! Никогда в жизни я такого не видала!

Сидящая рядом Илона гордо улыбалась.

– Присядешь с нами, морэ? Хочешь пряников?

Илья отказался. Сел на сырое от росы бревно рядом со столом, запрокинул голову, глядя в засыпанное звёздами небо. Из-за чёрных ветвей яблонь поднимался молодой месяц. В Большом доме зажглись окна, в одном из них заиграла гитара, низкий голос запел "Ай, доля мири…", и Илья узнал Дашку.

Заволновался было: "С кем это она там?" - но, посмотрев на спокойно сидящую и прихлёбывающую чай Настю, успокоился. Достал трубку, раскурил её от лампы, начал следить за тем, как постепенно пустеет двор.

Матери загнали домой детей, молодёжь собралась наверху, в комнате, где пела Дашка. Цыганки допили чай и, собрав посуду, тоже ушли в дом. Настя, поднимая пустой самовар, спросила:

– Ты идёшь?

– Ступай, я скоро, - откликнулся Илья.

Ему не хотелось идти в душный дом, где полно народу. Кивнув, Настя ушла, и во дворе никого не осталось. Илья облегчённо вздохнул; тут же лёг прямо в мокрую траву, закинул руки за голову. Небо, казалось, приблизилось, заискрилось в вырезе яблоневых ветвей прямо над головой. Из соседнего сада купцов Щукиных тянуло запахом душистого табака и мяты. Где-то совсем рядом протопал ёж, шмыгнула серой тенью кошка. Соловей в кустах смородины заливался во всю мочь. Несмотря на росу, было тепло, земля ещё не остыла от дневного жара. Лёжа в траве, Илья уже начал было подрёмывать, когда услышал вдруг тихое, чуть слышное:

– Морэ…

Он поднял голову, осмотрелся. Темнота. Никого.

– Илья…

Он встал. Двор был пуст, в доме горело лишь одно окно. На траве лежали голубые пятна лунного света.

– Кто зовёт? - недоумевающе спросил он. У тёмной стены дома шевельнулась чья-то тень.

– Илья… Сюда.

Он пожал плечами и пошёл на голос.

Возле угла дома, полускрытая кустами сирени, чернела вкопанная в землю бочка для дождевой воды. Водяная поверхность блестела в свете месяца. Тонкая фигурка склонилась над ней. Илья подошёл вплотную. Удивлённо спросил:

– Это ты?

– Я. - Маргитка повернулась к нему. Распущенные волосы падали ей на глаза, из-за спутанных прядей в лунном свете ярко блестели белки.

– Чего ты, девочка?

– Ничего. Дай руку.

Он машинально протянул ладонь. Маргитка ухватилась за неё и, прежде чем Илья успел что-то сообразить, задрала юбку выше колен и опустила одну босую ногу в бочку с водой.

– Ой, хорошо-о-о… Ноги горят, как по углям плясала. Вовремя Яков Васильич нас разогнал, а то через минуту бы кровь пошла. - она разбила отражение месяца, заболтав ногой, смутно белеющей в воде. Стоя рядом, Илья не отрываясь смотрел на эту обнажённую девичью ногу. По спине поползли горячие мурашки. - Стой… Теперь вторую. - Маргитка крепче сжала его руку, вытянула ступню из бочки, от чего юбка задралась до бедра, начала поднимать другую ногу.

Но тут Илья пришёл в себя и резко оттолкнул девчонку. Охнув, она взмахнула руками, повалилась в траву. Тишина. Месяц закачался в потревоженной воде, превращаясь в россыпь серебряных бликов. Соловей в смородине продолжал орать.

– Эй… - через минуту молчания озадаченно позвал Илья.

Из темноты донёсся приглушённый смех:

– Что "эй"? У меня имя есть!

– Бросила бы ты это дело, девочка, - помолчав, сказал Илья. - Ни к чему оно. Ни тебе, ни мне.

– За меня не говори, - отозвалась Маргитка. Голубоватый свет упал на её лицо - спокойное, серьёзное. Присев на влажно блестящий край бочки, она запустила ноги в траву. Илья стоял рядом, смотрел на отражение месяца в воде и не мог понять, почему он не уходит. С минуты на минуту из дома мог кто-то выйти, увидеть их - и тогда неприятностей не оберёшься. Что это девчонке в голову взбрело? А хороша ведь, оторва… Не выдержав, он осторожно посмотрел на Маргитку и увидел, что та, отбросив за спину перепутавшиеся волосы, сражается с пуговицами на груди. Расстегнув их, она распустила ворот платья.