Дорогой длинною

Вздыхающий Кузьмич принёс два чайника, стаканы, Паровоз спросил ещё и сахару. Около получаса городовой и вор молча пили чай каждый в своём углу, не глядя друг на друга. Спирька, сидящий у порога, словно обратился в изваяние и лишь время от времени громко икал. Кузьмич надел треснувшие очки, снова взял газету и, казалось, углубился в чтение. Скрипнула дверь, в трактир заглянули два оборванца, насторожённо посмотрели на сгорбившегося за столом Паровоза, на огромную фигуру городового и молча, быстро вышли вон.

Паровоз втянул в себя последний глоток чая, перевернул стакан, взъерошил обеими руками волосы. Посмотрел на ходики в углу. Встал, потянулся и обернулся к городовому.

– А чёрт с тобой, Иваныч, веди. Надоели вы мне все.

Федот Иваныч встал. Подойдя к вору, сочувственно сказал:

– Да не убивайся ты за ей, Семён. Бабьё - оно и есть бабьё, ветер под хвостом свищет. Тем боле цыганка. Ничего, кроме золота, в уме не держится.

– Всё-то ты знаешь, Иваныч. - Паровоз устало улыбнулся, потёр глаза, и сразу стало заметно, что он не спал несколько ночей подряд. - Я так думаю, что ты нечистая сила всё-таки.

–

Ты бреши, да не забрёхивайся… - полусердито проворчал городовой.

– А что? - Семён пошёл к двери. - Ведь, гляди, что выходит: в доме – домовой, в воде - водяной, а в городе кто? Городовой! Нечистая сила и есть.

– Всё бы тебе шутить, чёртушка. Ну, пошли, что ль?

– Пошли, не то… - Семён оглянулся с порога, снова посмотрел на Спирьку, на Кузьмича, на проснувшуюся и тупо трясущую головой старую нищенку. – Ладно уж… схожу гляну, что это за город Нерчинск. Вязать-то будешь, Иваныч?

– Обойдёшься… Трогай помаленьку.

Паровоз вышел первым, городовой - за ним. Дверь захлопнулась. Спирька и Кузьмич ошалело смотрели друг на друга. Слышно было, как за окном Паровоз запел: "Гулял, гулял мальчонка, гулял я в городах…" Вскоре стихла и песня.

– Ну, и дела! - Крякнув, Кузьмич вышел из-за стойки собрать со столов стаканы и чайники. - Вот тебе и фартовый… Вот тебе и пуля не берёт.

– Пуля его правда не возьмёт, - убеждённо сказал Спирька, вставая и перебираясь за стол, за которым сидел Паровоз. - Вот душу положу, если Семён Перфильич при первом же случае не подорвёт^[132]

. Месяца не пройдёт, опять в Москву прихряет и на Хитровке утвердится. Не для таковских каторга заведена.

– Ну, дай боже… Чаю тебе дать?

– Давай. Да не тащи чайник-то, стакан налей.

Кузьмич уже выносил из-за стойки дымящийся стакан для Спирьки, когда дверь трактира с пронзительным визгом распахнулась и внутрь, растрёпанная, запыхавшаяся, влетела Маргитка. Увидев приподнявшегося навстречу Спирьку, она хрипло спросила:

– Где?..

– Здрасти, откровение небесное… Ты бы ещё к зиме схватилась! - возмущённо сказал мальчишка. - Тебе же человеческим языком было прописано:

с полудня до четвёртого часу. А сичас скольки? Дура цыганская! Из-за тебя Семён Перфильич погоревши! Забрали сокола твоего тока что!

– Куда забрали? - прошептала она.

– К генерал-губернатору на кофей! - съехидничал Спирька. - Куда нашего брата забирают, не знашь, что ли? А они тебя, промежду прочим, до последнего мига ожидамши тутова! Какого чёрта лысого… - Он осёкся, потому что Маргитка как подкошенная рухнула на табуретку, уронила голову на руки и взвыла так, что из-за стойки испуганно выскочил Кузьмич.

– Девонька, ты что ж это? Да не сокрушайся ты так за ним, чёртом… Да что ж ты, как по мёртвому-то, хосподи?

– Да совсем и не долго они в отсутствии будут! - вторил ему Спирька, азартно брызгая Маргитке в лицо остывшим чаем. - Ты что, Паровоза не знаешь? Скоро возвернётся к тебе, родимый!

– Скоро - это когда? - давясь рыданиями, спросила Маргитка.

– Да, думаю, в осенях уж получим в лучшем виде…

– В осенях?! - Маргитка хрипло рассмеялась сквозь слёзы, отбросила с лица волосы, встала. Не переставая смеяться, сдавленно выговорила:

– Нет, чяворо

… Мне до осени ждать недосуг.

Шатаясь, как пьяная, она пошла к двери. Спирька, глядя ей вслед, озадаченно пробормотал:

– Ну, дела… Ума решилась. Эй! Машка! Постой! Подожди, я хоть извозчика тебе словлю!

Маргитка, не останавливаясь, покачала головой и вышла из трактира под дождь. На столе остался лежать её скомканный платок. Схватив его, Спирька понёсся следом за цыганкой на улицу, но у трактира уже никого не было.

*****

До Живодёрки Маргитка шла пешком. От растерянности и горя ей даже в голову не пришло взять извозчика. Путь был неблизкий, дождь то прекращался, то припускал с новой силой, и вскоре Маргитка была мокра до нитки. Впрочем, она не замечала этого - как не замечала пройденных улиц, бегущих по лицу слёз, удивлённых взглядов прохожих. Оказавшись в Грузинах, она даже не сразу поняла, что уже вернулась домой. На Живодёрке не было ни души. С трудом передвигая ноги из-за отяжелевшей, прилипшей к ним юбки, Маргитка подошла к Большому дому, взялась за кольцо калитки. И вскрикнула от неожиданности, когда на её руку вдруг опустилась чья-то ладонь.

– Ты?.. - пробормотала она, оборачиваясь и глядя на такого же мокрого, как она, Гришку. - Тебе чего?