Дорогой длинною

"Только б не выпили… Господи, дорогой, сделай, чтоб не выпили…" - молился Илья, по-дурацки надеясь, что сейчас произойдёт что-то такое, что не даст Якову Васильевичу выпить с Волковыми. Что угодно, господи… Гром грянет, дом развалится, Настя ударит отца по руке и велит не пить со сватами, скажет, что не хочет замуж… Ведь не может же, не может она выйти за этого Федьку!

Гром не грянул. Цыгане выпили, встали, обнялись, и дом взорвался радостными поздравлениями. Цыганки кинулись к Насте, мужчины столпились за столом.

– Принесите гитару! Эй, гитару сюда! - заорал Митро. - Невеста плясать станет!

Тут же зазвенели сразу три гитары. Середина комнаты мгновенно очистилась, и Настя вышла на паркет.

– Ну, давай, давай, пхэнори! - подбодрил её Митро, взяв рассыпчатый аккорд.

Настя приподняла руки, пошла по кругу, чуть заметно волнуя подол белого платья. Чёрные косы, откинутые за спину, мягко покачивались в такт.

– Дэвла, лебедица… - восхищённо сказал Ванька Конаков. - Право слово, сам бы засватал, да кто ж отдаст…

Илья молчал, чувствуя, как к горлу подкатывает горький ком. Не в силах отвести глаза, смотрел, как Настя останавливается перед женихом и, низко кланяясь ему, улыбается скупо, краем губ. Федька просиял. Вскочил, с победным видом оглянулся на цыган и под их одобрительное ворчание пошёл по кругу вслед за невестой. Ещё раз, другой, третий проплыло перед глазами Ильи бледное лицо Насти с будто примёрзшей к нему улыбкой. Он сделал шаг назад. Отступил за спины цыган и незаметно выскользнул из комнаты.

Илья был уверен, что пойдёт домой. Но в тёмных сенях, рядом с сундуком старой Малаши, его словно палкой ударили по ногам, и он сел на пол. Сильно, как никогда в жизни, болело сердце, в горле засаднило, стало трудно дышать.

Илья спрятал лицо в коленях. Глаза вдруг сделались горячими и сразу же – мокрыми. Он вцепился зубами в рукав рубахи, но было уже поздно. К счастью, в сенях было пусто и никто не мог увидеть, как Илья Смоляков, первый тенор хора, известный кофарь и конокрад, таборный цыган, ревёт как баба, уткнувшись головой в колени и колотя кулаком по холодному полу.

Скрипнула дверь из залы. Илья затих, торопливо провёл рукавом по лицу, вжался спиной в стену.

– Ну что, доигралась?! - послышался совсем рядом высокий, резкий голос, и Илья узнал Стешку. - Ну скажи мне, дорогая моя, зачем тебе это понадобилось?

– Ох, замолчи… - отозвался усталый Настин голос. Послышался шелест платья: она села прямо на порог.

– Молчать? Мне молчать?! - заголосила Стешка. - Да тут кричать надо, на всю улицу кричать! Если Яков Васильич ничего не понимает, так я сама всё сделаю! Я к Илье пойду! Я ему всё расскажу! Не допущу тебя за Федьку выйти!

– Не дашь? - сдавленный смешок. - Смешная ты, право… Уж всё сговорено, отец слово дал, а она кричит "не допущу". Не тереби меня лучше, я и так сейчас зареву.

– Заревёшь, потому что дура! - убеждённо сказала Стешка. - Илья, конечно, без головы, но и ты его не лучше. Да виданное ли дело - друг за другом страдать и носы друг от друга из гордости отворачивать?

– Это не гордость. Сто раз я тебе говорила. Он меня уже сейчас за лубни^[66] держит, так что же потом будет? - Настя помолчала. - После свадьбы простыню же мою на забор повесят? Вот и пусть поглядит своими глазами, какая я лубни!

А я через неделю думать о нём забуду.

– Да почём ты знаешь, что забудешь?! - завопила Стешка.

– Знаю. - отчеканила Настя. - Насмерть разобьюсь, в семь узлов себя завяжу - а забуду. Нельзя же всю жизнь мучиться… Вчера второй седой волос у себя нашла. Где ты седину в семнадцать лет видела? У меня уже вся душа высохла, не могу больше… Я даже обрадовалась, когда мне тётя Маша вчера сказала.

Мне ведь всё равно ждать нечего… А теперь, даст бог, семья будет, дети пойдут. И вовсе, с глаз долой - из сердца вон. Всё забуду. Вот так! - Настя поднялась с порога.

– Дура! - крикнула Стешка, но Настя уже ушла. Стешка постояла немного в темноте, шумно вздохнула, проворчала: "Дура и есть…" и вышла на двор.

Она уже взялась за кольцо калитки, когда сзади послышались шаги.

Обернувшись, Стешка ахнула:

– Илья! Боже праведный, ты откуда взялся? Что с лицом-то у тебя? Ты…

да ты плакал, что ли?!

– Идём, - сказал Илья вместо ответа и, сжав Стешкино запястье, потянул её за собой.

– Эй, одурел? Куда ты меня тащишь? - завизжала та, но Илья, не обращая внимания на протестующие крики, пошёл через улицу к дому Макарьевны.

Перепуганная Стешка семенила за ним.

На задах огорода, за покосившейся, заросшей лопухами и полынью поленницей Илья выпустил Стешку. Та неловко села на гнилое бревно, потёрла запястье.

– Чуть руку не оторвал, бешеный… Что с тобой? Последние мозги на репу поменял?

– Нет. - Илья сел рядом. - Что ты такое Насте про меня говорила?

– Ничего я не говорила, вот Христом богом…

– Говорила. Я слышал. Что ты знаешь, рассказывай. Не скажешь - задушу.

В его тихом, охрипшем голосе не было угрозы, но Стешка всё же отодвинулась подальше. Торопливо сказала:

– Я ничего, Илья, я понимаю… Думаешь, не понимаю? Я тебе всё расскажу…

*****