Дорогой длинною

– …Так что не было у неё ничего с князем! - мстительно закончила Стешка через пять минут. - Просто Настька дурой родилась и дурой помрёт. Пожалела его, видишь ли, помчалась объяснять, что другого любит, будто не цыганка, а барышня кисельная… Эй, ты меня слышишь?

Илья не ответил. Стешка, сощурив глаза, смотрела на него.

– Слышишь, спрашиваю, или нет? Послушай, что скажу: иди к ней. Время есть ещё, не завтра выдают. Скажи, что согласен её взять, Настька согласится, честное-благородное слово даю! Не будь дураком распоследним. На тебя-то мне наплевать, а вот Настьку жалко. И чего она только в тебе нашла? Я бы за такого дурня и за тысячу рублей не вышла бы! Иди к ней. Я помогу, вызову.

– А я бы тебя за миллион не взял, - глухо сказал Илья. - Не пойду я никуда.

– Ну и дурак! - взвилась Стешка. - И я дура набитая, что распинаюсь тут перед тобой. Права Настька, права! Не нужна она тебе! И никто не нужен, одни шалавы на уме! Ну, давай, морэ, давай, скачи, хвост задравши, в Старомонетный! Думаешь, я не знаю? Да все знают, все цыгане знают, какой ты кобель! И Настька знает! Была ей нужда за потаскуна идти, мучиться всю жизнь… И… и… да пропади ты пропадом, на кишке своей удавись, червя тебе в печёнку! Тьфу!

Она кинулась бежать. Илья проводил её глазами. Опустил голову на руки. Долго сидел так. Солнце давно закатилось за дом, вокруг стемнело.

По траве потянуло холодом, с улицы донеслась гитарная музыка, песня.

"Сватов провожают…" - машинально подумал Илья.

Рядом зашуршали шаги. Илья догадался: Варька. Сестра подошла, села рядом. Он не глядя подвинулся.

– Я слышала, что Стешка кричала, - тихо сказала Варька. - Правда это? Илья?

Он не ответил.

– Почему ты мне ничего не сказал?

Снова молчание.

– Я ведь видела, что ты к кому-то ходишь. Конечно, это твои дела, я тут лезть не стану… А как же Настя? - Варька вдруг заплакала. - Дэвлалэ, зачем ты сделал-то так? Почему, почему мне ничего не сказал?

– Зачем? Что бы ты сделала?

Варька, не ответив, всхлипнула. Илья смотрел в землю, вертел в пальцах сырую щепку.

– Почему ты к ней не пойдёшь? Сходи, повинись, может, ещё получится…

– Не пойду, - сквозь зубы сказал он. И вздрогнул от неожиданности, когда сестра погладила его по волосам.

– Одни слёзы нам с тобой от этой Москвы.

– Уедем, Варька, - попросил он, утыкаясь в её плечо. - Сил нет. Чего дожидаться? Наши наверняка уже снялись. Разыщем их. Будем жить, как жили.

– Уедем. - Варька обняла его, снова погладила. - Прямо завтра узел свяжу.

Только ты не мучайся и не думай ни о чём. Я всегда с тобой буду, а на других - плевать.

В темноте Илья поднялся, нашёл мокрую, холодную руку сестры, помог ей встать. Медленно, отводя нависшие ветви яблонь, пошёл с ней к светящемуся окнами дому.

Глава 13

На углу Полянки и Старомонетного мигал фонарь. Серый конус света прыгал по мостовой. Погода портилась, по переулкам гулял ветер, небо было в тучах, между которыми иногда проглядывало мутное пятно луны. Где-то за церковью выла, лязгая цепью, собака. В конце улицы, у набережной, ругались извозчики. В переулке не было ни души. Илья, стоя под фонарём, смотрел на чёрный, без единого огня дом Баташева, ждал, когда откроется створка ворот, думал - не слишком ли пьян? Он не собирался напиваться, но то ли вино в кабаке оказалось чересчур крепким, то ли надо было больше брать закуски: в голове отчаянно шумело.

Утром они с сестрой готовились к отъезду. Варька украдкой увязывала вещи, складывала посуду, стараясь, чтобы эти сборы не заметила Макарьевна.

Илья же сходил на Конную, на Таганку, раздал долги, договорился с братьями Деруновыми о том, чтобы забрать своих лошадей, стоящих на конюшне в Рогожской слободе. К счастью, никто из Живодёрских не увязался за ним. Сам он не стал заходить в Большой дом. Делать там было больше нечего, да и Митро мог заподозрить неладное.

Договорились уйти ночью, перед рассветом. Варька не плакала, но Илья не мог смотреть на её бледное, расстроенное лицо. Ему самому было не лучше, и после полудня он, не выдержав, ушёл из дома. Без цели бредя по Большой Садовой, он старался думать о таборе, о цыганах, о том, что начинается лето, что они поедут на Кубань менять коней… Но на душе по-прежнему скребли кошки.

Свернув на Тверскую, Илья вдруг вспомнил о Лизе. Вот и с ней вышло чёрт знает как. Не сегодня завтра объявится муж, и опять ей мучиться с его завихреньями, и так до смерти, да ещё кто кого переживёт: у Баташева здоровье лошадиное. Только зиму и весну прожила баба счастливо. И ведь любила же его, Илью, дурака таборного… Ждала, мучилась, посылала Катьку, ревела ночами в подушку. В табор собиралась вслед за ним, а он бы даже Настю, цыганку, не посмел просить о таком. А вот Лизка пошла бы за ним куда угодно.

Пусть и не знала, на что идёт, не выдержала бы бродячей жизни, надорвалась бы, помогая лошадям выбираться из непролазной грязи, свалилась бы с лихорадкой после первого же дня с картами на базаре, замёрзла бы ночью на холодной земле у погасших углей. Гаджи, купчиха, непривычная… смех и думать.