Дорожи тем, что ценишь. Депеши о выживании и стойкости

Люди повсюду – в разных условиях – спрашивают себя: где мы находимся? И это вопрос исторический, а не географический. Через что мы проходим? Куда нас ведут? Что мы потеряли? Как жить без правдоподобного образа будущего? Почему мы утратили всякое представление о том, что находится за пределами нашей жизни?

Состоятельные эксперты отвечают: глобализация. Постмодернизм. Революция в области коммуникаций. Экономический либерализм. Термины тавтологичны и уклончивы. На мучительный вопрос о том, где мы находимся, эксперты бормочут: нигде!

Не честней ли заявить, что мы живем во времена самого тиранического – потому что всепроникающего – хаоса, который когда-либо существовал? Нелегко понять природу тирании, поскольку ее структура (начиная с двухсот крупнейших транснациональных корпораций и заканчивая Пентагоном) взаимосвязана, но рассеяна, вездесуща, но нигде не расположена, диктаторская, но анонимная. Это тирания из офшоров с точки зрения налогового законодательства и политического контроля. Ее цель – делокализация всего мира. Ее идеологическая стратегия, по сравнению с которой стратегия бен Ладена – сказка, заключается в подмене существующего мира его виртуальной версией, которая – и это кредо тирании – становится неиссякаемым источником прибыли. Звучит глупо. Но тирании глупы. Сегодняшняя тирания разрушает жизнь планеты на всех уровнях.

Помимо идеологии, ее власть основана на двух угрозах. Первая – атака с неба самого хорошо вооруженного государства в мире. Можно назвать это «Угрозой Б-52». Вторая – безжалостные долги, банкротство и, следовательно, учитывая нынешние международные производственные отношения, голод. Можно назвать это «Угрозой нуля».

Стыд начинается со спора (который мы вроде бы признаём, но в бессилии отвергаем) о том, что бо́льшую часть нынешних страданий можно облегчить или избежать, если принять определенные простые решения. Сегодня существует прямая связь между протоколами заседаний и минутами агонии.

Заслуживает ли кто-нибудь смерти, потому что не имеет доступа к лечению стоимостью больше двух долларов в день? Этот вопрос был задан директором Всемирной организации здравоохранения в июле прошлого года. Она говорила об эпидемии СПИДа в Африке и других странах, от которой шестьдесят восемь миллионов человек умрут в течение следующих восемнадцати лет. Я говорю о боли, которую причиняет жизнь в современном мире.

Большинство анализов и прогнозов о происходящем, по понятным причинам, представлены и изучены в рамках отдельных дисциплин: экономики, политики, теории массовых коммуникаций, здравоохранения, экологии, национальной обороны, криминологии, образования и т. д. На самом деле они соединены друг с другом, образуя территорию реальности, в которой мы живем. Случается, люди страдают от того, что их беды классифицируются по-разному в разных категориях, тогда как страдают они ими одновременно и неразрывно.

Актуальный пример: курды, прибывшие на прошлой неделе в Шербур, получившие отказ в убежище от французского правительства и рискующие быть репатриированными в Турцию, являются бедными, политически нежелательными, безземельными, голодными и нелегальными. И они страдают от каждого из этих определений в одну и ту же секунду!

Чтобы понять происходящее, необходимо междисциплинарное ви́дение, чтобы соединить то, что институционально разделено. И любое такое ви́дение обязательно будет (в первоначальном смысле этого слова) политическим. Предпосылкой для политического мышления в глобальном масштабе является ви́дение единства

происходящих страданий.

* * *

Я пишу ночью, но вижу не только тиранию. Если бы это было не так, у меня, вероятно, не хватило бы сил продолжать писать. Я вижу, как люди спят, шевелятся, встают, чтобы попить воды, шепчутся о своих планах или страхах, занимаются любовью, молятся, готовят что-то, пока остальные члены семьи спят в Багдаде и Чикаго. (И я вижу непобедимых курдов, пять тысяч которых были отравлены газом – с согласия США – Саддамом Хусейном.) Я вижу кондитеров, работающих в Тегеране, и пастухов, спящих рядом со своими овцами на Сардинии, вижу мужчину в берлинском квартале Фридрихсхайн, в пижаме, с бутылкой пива, читающего Хайдеггера, и у него руки пролетария, вижу маленькую лодку нелегалов у испанского побережья близ Аликанте, вижу мать в Мали, ее зовут Айя, что означает «Рожденная в пятницу», она укачивает своего ребенка, вижу руины Кабула и мужчину, возвращающегося домой, и знаю, что, несмотря на боль, приспосабливаемость выживших не ослабевает, она поглощает и накапливает энергию, в ней есть некая духовная ценность, что-то вроде Святого Духа. Я убеждаюсь в этом ночью – не знаю почему.

* * *