Доржи, сын Банзара

Видно, этот русский сочинитель Пушкин тоже любит зиму, тоже любит снег. Как хорошо он описал зиму в таком маленьком сочинении! Доржи посмотрел в тетрадь. Вот оно. Всего четырнадцать строчек — ступенек. И слов немного. Доржи сосчитал — пятьдесят семь. И какая большая картина нарисована этими словами! Пушистый-пушистый снег — взрослому до самых колен. Лошадка бежит рысью, сани везет, на облучке сидит ямщик в тулупе. Сзади на Эрдэмтэ, верно, похож. Только кушак красный.

Доржи даже глаза рукою прикрыл. Вот бегает тот беспокойный мальчик, себя в коня преобразив, за ним салазки, а в них собачка сидит. У него палец замерз, ему и больно и смешно. А мать не знает, как хорошо сыну, и в окно грозит. И Доржи мать не давала в зимние холода подолгу играть.

Доржи раньше думал, что только сильных баторов можно так красиво описывать. А здесь и подвигов нет и слова самые обыкновенные, как бабки, взятые из мешочка.

Если Пушкин написал о зиме, у него, наверно, есть и про весну, про лето, про осень. Скорее прочитал бы новый учитель!

Урок Владимира Яковлевича был и на следующий день. Мальчики заранее подготовили новому учителю по нескольку вопросов, торопятся задать их раньше других. Всех опережает Алексей Аносов:

— Владимир Яковлевич, почему считают, что русский язык хуже иностранных?

— Кто же это считает? Кто мог сказать такое?

— Илья Ильич говорил.

— Илья Ильич? — Владимир Яковлевич задумался. Ребятам интересно, что он скажет, как объяснит. — Я вчера говорил, что ничего не надо брать на веру. Вы ведь не поверите мне, если я скажу, что встретился с трехголовым человеком или что бывают разговаривающие бараны… Не поверили бы?

— Нет! Конечно нет!

— Так вот. На русском языке созданы бессмертные творения… Сумароков, Державин, Жуковский, Гоголь, Крылов, Пушкин воочию показали прелесть, богатство и силу русского языка! Люди часто ошибаются. Ошибаюсь я, ошибаетесь вы, Илья Ильич тоже может ошибиться.

Владимир Яковлевич провел рукой по курчавым волосам.

— И у других языков есть, конечно, свои достоинства, — продолжал он. — У каждого народа свой язык, своя культура. С малых лет учитесь ценить обычаи, язык, культуру любого народа… Но мы, кажется, опять, отвлеклись. Сегодня нам предстоит изучать оду Гавриила Романовича Державина «Водопад».

Мальчики третий год учатся в школе, но впервые они слышат такие понятные, прямые слова. Им лестно, что новый учитель разговаривает с ними как с равными. Молодой учитель не уклоняется от вопросов привычными для других отговорками: «Всему свое время: вырастешь — узнаешь». Он не обижает, как Илья Ильич: «Это не твоего ума дело». Ребята помнят, как однажды обратились они с каким-то вопросом к смотрителю, а тот ответил: «Все равно ни черта не поймете своими деревянными башками».

Ученики готовы день и ночь слушать нового учителя. Им кажется, что никогда не иссякнут запасы его знаний. Кажется, и медный колокольчик радостно слушает за дверью — поджал свой звонкий язычок, боится прервать Владимира Яковлевича. Но вдруг он словно захлебнулся от радости и зазвенел.

Жаль, что помешал колокольчик.

ЧУДЕСНАЯ ПОДКОВА

Все разговоры мальчиков — о Владимире Яковлевиче. Они стараются подражать ему во всем — в походке, в манере держаться. Они говорят те слова, которые часто произносит учитель, завидуют каждому, кого он похвалит.

Владимир Яковлевич входит в класс с радостной и нетерпеливой поспешностью, как отец после долгой разлуки. И ребята ждут его урока, как светлого праздника. Ученики из войсковой школы завидуют ученикам уездного училища: у тех уроки словесности бывают чаще.

Сегодня не состоялся урок рисования: не пришел Ар-гем Филиппович.

— Что случилось? Почему его нет? — заволновались ребята.

— В полицию вызвали. Он губернатора нарисовал недозволенном виде, — объявил Цокто Чимитов.

— Неправда…

— Ей-богу, мне Климов сказал.

Ребята зашумели.

— Значит, урока не будет.

— Не расходитесь, может быть, придет Владимир Яковлевич.

— Нет… У него урок в уездном.

— Алеша, пойдем послушаем у двери, — предложил другу Доржи.

— Пошли!

Друзья ускользнули, незамеченные пробрались в коридор уездного училища и замерли от изумления: у дверей класса, где шел урок Владимира Яковлевича, стоял смотритель. Да как стоял! Прильнув ухом к замочной скважине…. Заметив ребят, он выпрямился и строго прошептал:

— А вам что здесь нужно? Марш в класс!

Если сам смотритель так интересуется уроками Владимира Яковлевича, как же им не любить эти уроки?!

Владимир Яковлевич еще не обжился. У него net пока даже квартиры. Он временно остановился у церковного старосты, в большом желтом доме на углу Собенниковской и Большой. Ребятам кажется, что все тропинки ведут к этому дому. Одни приходят сюда за книгами, другие будто бы за чернилами и бумагой. Некоторые из учеников вдруг забыли значение того или другого слова и пришли спросить…

Отважились зайти и Доржи с Алексеем. Поднялись по широкой лестнице, открыли тяжелую дверь. В комнате учителя уже сидели ученики из уездного училища. Увидев вошедших, Саша Климов криво усмехнулся и надменно произнес: