— Когда меня начали величать Ильей Ильичом, вы, почтенный Владимир Яковлевич, едва ли различали отца и мать… По-вашему, я — человек, отставший от жизни, невежда… Но ведь я, господа, за долгие годы службы не получил ни одного замечания. Я.служу богу; царю и отечеству как верный солдат. Меня знают все — и господин смотритель, и уважаемые родители. А вас кто знает, почтенный? Вы не успели вступить в класс, а уже подняли шум среди глупых мальчишек.
Кто-то угодливо, глуховато рассмеялся. Мальчики поняли: это учитель ламайской веры Бимбажапов вильнул лисьим хвостом.
— Я не вижу причин для смеха. Как бы не пришлось плакать навзрыд, как плачут малые дети. С кого, как не с нас, спросит господин директор училищ нашей губернии Семен Семенович Щукин? Он далеко, но услышит, будьте уверены, господин Светлов, все нецензурности, которые вы изволили говорить про Гавриила Романовича Державина. Вы забыли обо всем. И о том забыли, что на берегах Невы, в Санкт-Петербурге, существует министерство просвещения. Перед тем как преступить отцовский обычай, вы не вспомнили, конечно, светлое имя господина Сергея Семеновича Уварова, министра просвещения… А ведь он перед самодержцем всероссийским за нас в ответе. Можем ли мы молчать обо всем происшедшем? Нет, не смеем молчать. Так, мне кажется, думает и достопочтимый господин смотритель училищ Николай Степанович…
— Вы все время на кого-нибудь ссылаетесь, Илья Ильич. А самим нам для чего головы даны? — нетерпеливо проговорил Владимир Яковлевич.
— Если угодно, знать, почтенный Владимир Яковлевич, головы нам даны, чтобы пещись денно и нощно о просвещении отроков и не мутить их разум недостойными суждениями, — важно проговорил Илья Ильич.
— А я думаю… — начал было Владимир Яковлевич.
— Никто не интересуется тем, что вы думаете, молодой человек. Постыдитесь прерывать старших, — отрубил смотритель. Помолчал и заговорил вновь: — Господа, как вам известно, я несу полную ответственность за здешнее уездное училище и русско-монгольскую войсковую школу. Я не могу стоять в стороне от происходящего и спокойно созерцать возмутительные поступки одного из учителей. Я знаю дело учителя Светлова лучше вас — и говорю прямо: я боюсь. Господин Светлов не довольствуется уже разглагольствованиями на уроках. Он превратил свою квартиру в место сборищ учащихся. Бог ведает, о чем они там толкуют. Я вынужден обо всем поставить в известность господина директора училищ. Я считаю также, что учителю Светлову не место в нашей среде. Мне думается, что это единственно правильное решение. Его подсказывают закон и наша совесть. — Николай Степанович помолчал, тяжело вздохнул. — Вы, Владимир Яковлевич, любите поболтать о «вашем поколении». Мы знаем это ваше поколение. И мысли его знаем. И болезни его нам ведомы… По всей России, от Одессы до Нерчинских рудников, слышен запах этой заразы. Вам должно быть известно, что есть и лекарство от этой болезни. Оно в руках тех, кто охраняет спокойствие и незыблемость престола.
По возрасту и по знанию жизни я гожусь вам в отцы, — продолжал Николай Степанович. — И говорю как сыну: вы сеете вредное семя. С давних пор, из века в век, недобрые люди пытаются возмущать спокойствие России. И раньше бывали бунты и смуты, однако, видите, ничто не нарушило вековечного порядка в Российской империи. Разве не так?
— Крепче и могущественнее становится наше отечество, — поддержал Илья Ильич.
— Какие есть суждения?
— Все понятно. Не может вести русской словесности, боязно доверить и русскую грамматику, — проговорил Бимбажапов.
— Позвольте, господа, и мне высказать свои мысли, — попросил Владимир Яковлевич.
— После, после.
Медленно и спокойно заговорил Иван Сергеевич:
— Я не политик и не дипломат. Я интересуюсь лишь вопросами российского землеописания. Но в таком разговоре и я не могу оставаться в стороне. Раз дело касается чести школы, чести учителей — ни у кого не может быть «хаты с краю»… Так вот, я хочу сказать, что мы еще слишком мало знаем Владимира Яковлевича. Илья Ильич прав, когда говорит, что он не успел еще как следует вступить в класс. За этот малый срок Владимир Яковлевич показал нам кипучую энергию… Он принес много нового, интересного. Мне кажется, что он научил нас, какими должны быть отношения между учителями и учениками…
— А не скажете ли вы, Иван Сергеевич, что-нибудь более новое? — перебил смотритель.
— Скажу, скажу. Мне думается, что молодому учителю, Владимиру Яковлевичу, следует указать на его ошибки и, конечно, оставить его в школе.
Вслед за Иваном Сергеевичем заговорил Артем Филиппович.
— Мы призваны учить детей, господа. Поэтому нам дороги близкие отношения с ними. Владимир Яковлевич, как мне мыслится, на верном пути. Но он излишне беспокойный, говорит не всегда обдуманно. Это беда всех молодых. Вспомните, каждый из нас в молодости немножко буянил. Вы, Владимир Яковлевич, должны слушаться советов старших… А мы, старики, будем подсказывать вам, предупреждать от ошибок, поправлять. Нельзя отталкивать от себя молодого коллегу.