Доржи, сын Банзара

Цоктоев и Доржи капнули из стаканов на край стола, будто около невидимого очага. Пальцами брызнули по сторонам — угостили хозяина неба. Доржи поднес стакан ко рту, сделал большой глоток. И сразу такой треск раздался в ушах, будто вся посуда упала с полок и разбилась вдребезги. В глазах жаркий огонь полыхнул, прокатился в желудок, горячими искрами брызнул из глаз. Словно кто-то острым ножом резанул. Доржи вскочил, рукавом стал вытирать губы, язык, а потом выбежал вон. Он слышал, как смеялись вслед ему Гомбо Цоктоев и хозяин.

Доржи шел по улице понуро, сам не зная куда, из глаз у него бежали слезы. Мальчик вспомнил, как Цоктоева ругают в улусе. Видно, он стоит того. Нет, Доржи не станет больше ему верить, пусть хоть золотая голова у этого Гомбо на плечах вырастет. Даже если кто скажет, что Цоктоев добро сделал, все равно не поверит.

Все было гадко: этот усатый, и лестница, и неровный пол, и мухи. Столы мокрые, пальцы к ним прилипают. Видно, нарочно чем-то клейким намазали, чтобы люди прилипали, как мухи, и не могли уйти. И он, Доржи, сын Банзара, внук Боргона, тоже чуть не прилип к этому противному столу. Нет, он больше никогда не поддет в такие места, не тронет чашку с ядовитой водкой…

В кармане у него носки бабушки Тобшой. Он не вынет их из кармана, пусть все время будет с ним дорогой подарок из родного Ичетуя. А завтра отнесет Марии Николаевне, и она обрадуется подарку, хотя у них всего много. Доброму сердцу слепой старушки Тобшой обрадуется…

В трактире плотной стеной повис сизый табачный дым. Зашел Гомбо Цоктоев, оглядел посетителей и вышел. Через минуту вернулся с тайшой Ломбоцыреновым. Гомбо Цоктоев убрал со стола пустые бутылки, угодливо пододвинул стул. В трактир вошел Чимит Гармаев, казачий десятник, давний друг тайши. Ломбоцыренов обрадовался:

— Вот с кем можно поговорить!.. А ты, Гомбо, иди, иди на квартиру и жди.

Цоктоев нехотя пошел к двери.

— Ты, тайша, в Кяхте по делам думы?

— Да. А ты?

— К сыну Цокто приехал. Он учится в войсковой школе.

— Хорошо учится?

— Хвалят.

Ломбоцыренов помолчал, спросил:

— Почему тебя не видать? Важным нойоном стал, думу забыл.

— Не смейся надо мной, Юмдылык. Такие нойоны, как я, другим стремена чистят, седла таскают.

— Ну уж, не прибедняйся. Не завидую я тем казакам, что попали в твои руки. Знаю тебя: с малых лет любил командовать, над другими громом греметь.

Он разлил по рюмкам коньяк.

— Скучно здесь, Друг Чимит… Иногда думаю: почему далеко Петербург?

— Великий царь Петр не предусмотрел, видно, что здесь будет скучать тайша Ломбоцыренов. Обязательно построил бы Петербург поближе!

Оба засмеялись. Юмдылык вновь налил рюмки. Выпили, тайша задумался.

— Что это ты хмуришься, тайша?

— Да вот хромает у меня русская грамота. А тайша без русской грамоты, что конь без подковы. Верно?

— Так, тайша.

— Эх, если бы в годы нашего детства была хоть эта паршивая школа… Наши отцы были богатые и неглупые, догадались бы учить нас.

— Да и так не найдется тайши, который бы сравнился с тобой.

— Зачем оглядываться, сравнивать? Кони на скачках не ждут отстающих. Народом управлять — не шутка.

— Закон очень строгий, тайша, и подати большие.

— Иначе нельзя! Народу нужны крепкая узда и длинный бич.

— Это тоже верно…

Выпили еще.

— Значит, ты к сыну приехал, Чимит?

— К сыну.

— Ты молодец, Чимит, далеко видишь. Правильно делаешь, что учишь сына. Вот слушай меня. По нашей верноподданнейшей просьбе министр просвещения разрешил нам послать в Казанскую гимназию пять бурятских мальчиков. В Казани есть и университет. Обучатся наши дети, сядут на такие кресла, которые нам и не снились. Вот будут глаза и уши у тайши Ломбоцыренова! Верно?

— Верно, тайша.

— Посылай в Казань своего Цокто.

— Что вы, тайша! Он же еще мал.

— Не спорь. Ты умный человек. Пусть появится на сибирской земле молодой волк Цокто Чимитов. Подумай: атаманы, перед которыми ты каждый день гнешь спину, будут дрожать перед твоим сыном.

— Да кем же он будет?

— Кем угодно может стать.

— Как же можно сразу решиться на такое… Разве мало других детей? В каждом улусе бедные семьи с радостью отдадут своих ребят куда угодно.

— Детей бедных мы не будем посылать. И вообще, ты слушай, что говорит тайша Ломбоцыренов, подожми хвост и молчи. Я о тебе стараюсь, о твоем будущем забочусь. Разве ты добра сыну не хочешь? Станет твой сын высоким чиновником, правой рукой губернатора… Тогда из царских законов хоть штаны себе шей, хоть унты крой… Указами государственного Департамента, как веревками, сможем опутать. Один глупый Юмдылык веревки в такой узел сплетет, что десять умных Сперанских не распутают.

— А если пастухи возьмут топор да разрубят тот узел? — Чимит Гармаев искоса посмотрел на тайшу и усмехнулся.

— Не разрубят!

— Я тоже так думаю, тайша. Учить детей надо. Может, и в самом деле большими начальниками будут. Только ждать долго.

— Как долго? Давно ли мы сами были мальчиками?

— Верно, верно, тайша. А почему только пять мест?