Доржи, сын Банзара

Тайша не дал Жамсуеву договорить:

— При чем тут казенный амбар? Ведь в амбаре не сено, а зерно.

— Люди мукой солому пересыпали, чтобы коров спасти. И скотину не спасли, и у самих теперь, кроме дохлятины, ничего нет…

_ Ладно, ладно! Сколько хлеба в казенном амбаре?

— Семь пудов.

— Раздели его между улусниками. Больше дай тому, у кого много скота.

— А может, больше тому, у кого много детей? А то Эрдэмтэ получит чашку зерна, а Мархансай пуд. Дети умрут с голода.

— Почему умрут? Разве мало падали — бесплатного мяса?

Еши смолчал. Огляделся вокруг: богато живет тайша. Вся юрта в коврах. На стене висят часы. Качается большой узорчатый маятник, словно отсчитывает минуты, часы человеческих страданий.

— Ну, дели, как хочешь. — Тайша взял гусиное перо, подписал бумагу. — «Пусть делит сам. Зерна мало, будут нарекания, вину свалю на него…»

Что для Ичетуя семь пудов? Тайша прибыл, когда Еши закрывал пустой амбар.

— Уже разделили?

— Разделили.

— Как у тебя у самого-то с сеном? Приходи, выручу… Всему скоту не хватит, а Рыжуху спасем.

Еши смекает: «Знаю, почему ты, тайша, вдруг таким добрым стал… Но хоть и спасешь Рыжуху, она тебе не достанется. Лучше я ее с горы в скалистый обрыв столкну».

— Спасибо, тайша. Потом расплачусь.

— Я не прошу.

Вечером Еши возвращался от тайши с мешком сена. В степи услышал за собой топот. Гонимые голодом и ветром, с ревом неслись за ним коровы, кони, быки. Страшные, исхудалые… Еши едва успел отскочить в сторону; еще миг — и его растоптал бы обезумевший от голода скот.

Доржи пришел к Еши, когда тот кормил Рыжуху се-ном. Мальчик увидел: бока у Рыжухи втянулись, вся она как-то сгорбилась, стала меньше.

— Ешь, ешь, Рыжуха, — приговаривал Еши и ласков во трепал ее по шее. — Ведь придет же весна, зазеленеет степь, будет много сочной травы. Резвись тогда до самой осени. Сильная станешь, красивая. К чему это ты. прислушиваешься?

Еши обернулся, увидел Доржи.

— А, дружок твой прибежал. Ну вот, на скачках опять вместе будете богачей срамить. Опять дорога, как струна хура, звенеть будет.

— Сайн, дядя Еши.

— Здравствуй, здравствуй, Доржи. Ну, иди, погладь Рыжуху. Она по тебе соскучилась. Ты почему не приходил?

— Мама не отпускает. Говорит, что вам не до меня.

— Это она хочет, чтобы ты около нее был. Сильно по тебе скучает. Бывало, зайду к вам, чашку чая выпить не успею, а твоя мать два раза вздохнет. Ну, рассказывай, как живешь? По-русски читать научился?

— Научился немного.

Еши снова взглянул на Рыжуху, улыбнулся.

— До осени седлать ее не буду. Пешком буду ходить. Пусть отдохнет, пусть соседи скажут: «Краше птицы стала Рыжуха».

Доржи вспомнил стихи, которые ему прочитал Алеша незадолго до отъезда, и громко произнес:

Купайте, кормите отборным зерном;

Водой ключевою поите.

Еши с любопытством посмотрел на мальчика.

— Это из какого улигера?

— Это Пушкин написал. Русский улигершин, — с гордостью ответил Доржи.

ДВА СОСЕДА

Эрдэмтэ и Димит не спали всю ночь. Пала корова. Телята пали еще в первые дни зуда. Если сдохнет последняя корова, чем кормить детей?

— Пойду к Мархансаю. Буду просить сена. Пусть заставит работать на самой тяжелой работе.

Эрдэмтэ не успел и слова сказать, Мархансай загнусил:

— Нету, нету… нету сена. У меня на дворе такая же зима, трава не растет.

Но Эрдэмтэ не уходит. Мархансай молчит, даже не смотрит в его сторону. Может быть, он спит сидя?

Нет, Мархансай не спит. Сумбат вчера сказала, что хорошо бы кое-кому из улуоников дать немного сена: «За десять копен летом возьмем сто». А что, если вправду дать? Вроде дельный совет, убытка не будет…

«Так-то оно так, — отвечает сам себе Мархансай. — За десять копен сена я получу сто. Это, конечно, хорошо. Но еще выгоднее дать после зуда одному-двум по паршивой коровенке. Любой меня благодетелем посчитает, а я на десять лет седло на этих голодранцев надену. Ведь после зуда все нищими станут… Нет, сейчас надо не чужой скот спасать, а о своем думать».

Эрдэмтэ постоял, подождал и несмело проговорил:

— Мархансай-ахайхан… У вас много сена…

— А скота у меня разве мало? Сосчитай…

— Ахайхан, хотя бы один пуд…

— Не то что пуд — фунта не дам. Не по моей вине выпал снег, начался зуд. Ты думаешь, меня зуд не касается? Сколько скота у меня унесет…

— Я отработаю… Рук и ног не пожалею.

— Хоть из кожи выскочи, не потянешь столько, сколько любой из моих быков.

— Ахайхан. Пожалейте детей…

— Я тебе не ахайхан и не бабайхан. Все вы одинаковы. Когда сыты, нет в улусе никого хуже и злее Мархансая. А придет беда — все бежите к Мархансаю. Тогда я милый и добрый… Не жди, не пожалею… И другим скажи — пусть зря не ходят.

— Детей, детей моих хоть пожалейте.

— У всех дети. Дай одному — сто человек нагрянут. Я не солнце — всех греть, не ручей — всех поить.