Достоевский. Энциклопедия

Дача Гриббе стояла (и стоит) на окраине города близ Коломца, на берегу реки Перерытицы, обсаженной громадными вязами, посадки ещё аракчеевских времён. По другие две стороны дома (вдоль сада) идут широкие улицы, и только одна сторона участка соприкасается с садом соседей. Фёдор Михайлович, боявшийся пожаров, сжигающих иногда целиком наши деревянные города (Оренбург), очень ценил такую уединённость нашей дачи. Мужу нравился и наш тенистый сад, и большой мощёный двор, по которому он совершал необходимые для здоровья прогулки в дождливые дни, когда весь город утопал в грязи и ходить по немощёным улицам было невозможно. Но особенно нравились нам обоим небольшие, но удобно расположенные комнаты дачи, с их старинною, тяжёлою, красного дерева мебелью и обстановкой, в которых нам так тепло и уютно жилось. К тому же мысль о том, что здесь родился наш милый Алёша, заставляла нас считать дом чем-то родным. Мы некоторое время были встревожены возможностью потерять свой излюбленный уголок, но вскоре дело выяснилось: наследница г-на Гриббе уезжала из города, решила продать дом и запросила за него (вместе с обстановкой и даже десятью саженями дров) одну тысячу рублей, что горожанам Руссы показалось дорогою ценой. Денег своих в то время у нас не было, но мне так хотелось не упустить этой дачи, что я просила моего брата, Ивана Григорьевича, купить дом на своё имя, с тем, чтобы перепродать его нам, когда у нас будут деньги. Брат мой исполнил мою просьбу и купил дом, а я уже после смерти мужа купила у брата дом на своё имя.

Благодаря этой покупке, у нас, по словам мужа, “образовалось своё гнездо”, куда мы с радостью ехали раннею весною, и откуда так не хотелось нам уезжать позднею осенью. Фёдор Михайлович считал нашу старорусскую дачу местом своего физического и нравственного покоя и, помню, чтение любимых и интересных книг всегда откладывал до приезда в Руссу, где желаемое им уединение сравнительно редко нарушалось праздными посетителями…» [Достоевская, 334–335]

Даже тот, кто никогда не бывал в Старой Руссе и доме Достоевских (в котором сейчас расположен музей), может легко представить и сам городок, который во всех подробностях описан в романе «Братья Карамазовы»

под именем Скотопригоньевск, и дачу Гриббе, которую автор сделал родовым гнездом помещика Карамазова. Кроме того, некоторые реальные жители Старой Руссы стали или прототипами героев романа (А. И. Меньшова — Грушенька Светлова), или действуют-упоминаются в романе под своими именами (ямщики Андрей, Тимофей

, купец Плотников).

Старчевский Альберт Викентьевич

(1818–1901)

Журналист, критик, издатель, соредактор «Библиотеки для чтения» (пер. пол. 1850-х гг.), издатель-редактор «Сына Отечества» (1856–1861), автор книг «Очерк литературы русской истории до Карамзина» и «Жизнь Н. М. Карамзина» (обе — 1845 г.), которые могли привлечь внимание молодого Достоевского, знавший и любивший Карамзина с детства. Познакомился же он со Старчевским, когда тот стал редактировать издаваемый К. К. Крайем «Справочный энциклопедический словарь» в 12 т. (1847–1855), в котором Достоевский, подрабатывая на жизнь, «держал корректуру» отдельных статей. Сохранилось 2 письма писателя к Старчевскому 1847 г. В 1-м (апрель — май) сообщается о трудностях работы: «За той формой, которая Вам посылается, просидел я не отрываясь пять часов. Статью о иезуитах следовало бы всю переписать. Трудность и мешкотность в том, что приходится чинить фразу, а не переделывать вовсе; да тут же нужно соблюдать выгоду типографии и не вымарать всего. Поправишь, да ещё не щегольски поправишь, а просидишь четверть часа над двумя строчками. Билетики же можно будет зачеркивать как угодно.

Остальные 2 формы принесу сам, сижу не отрываясь, у меня всего оставшихся 10 форм. За 3-мя формами приходится сидеть в день часов 12…»

Немудрено, что во 2-м письме, написанном, судя по всему, чуть позже, Достоевский по сути отказывается от такой изнурительной и неблагодарной работы: «Посылаю Вам Ваши листы; они не просмотрены. Я нездоров приливами крови в голову и заниматься решительно не могу по приказанию доктора. Когда буду в состоянии работать, — заработаю. Если же работы для меня не будет, то отдам данное мне Вами вперёд деньгами тотчас же по выходе Словаря…»

Стелловский Фёдор Тимофеевич

(1826–1875)