Достоевский и евреи

Эту заветнейшую свою мессианскую думу и мечту Достоевский, как известно, выразил в самой заостренной форме устами Шатова: «Если великий народ не верует, что в нем одном истина (именно в одном, и именно исключительно одном), если не верует, что он один способен и призван всех воскресить, спасти своей истиной, то он тотчас же перестает быть великим народом и тотчас же обращается в этнографический материал, а не в великий народ. Истинный великий народ никогда не может примириться с второстепенною ролью в человечестве или даже с первостепенною, а непременно и исключительно с первою».

Как странно звучат эти слова! Словно из глубины тысячелетий, из седой ветхозаветной старины доносятся они до нас, и кажется, будто говорит их не русский человек о русском народе, а библейский кудесник о родном ему Израиле. И действительно, для Шатова-Достоевского богоизбранный русский народ и есть, в сущности, ныне воскресший Израиль. Стоит лишь вспомнить о словах, сказанных тут же, несколькими строками выше: <…> «Против факта идти нельзя. Евреи жили лишь для того, чтобы дождаться бога истинного, и оставили миру бога истинного» [ШТЕЙНБЕРГ (I). С. 103].

Штейнберг в своей работе переходит от этой темы к образу еврея пожарника в каске Ахиллеса в «Преступлении и наказании»; для нас же важен тот факт, что в сюжете «Бесов» Достоевский сталкивает Шатова с «жидком» Лямшиным. И если Лямшин разражается истерикой при убийстве «Шатова-Достоевского», то это значит, что в нем сохранился образ Божий. Мысль Шатова о превращении былых народов в «этнографический материал» в том случае, если они теряют свою коллективную принадлежность к своему народу наводит на мысль о положении Лямшина в русском социуме в 1870-ых годах ХIХ столетия. Заметим, что Лямшин не представлен в этнографических тонах. В отличие от описания внешности Бумштейна в «Мертвом Доме», читатель не имеет ни малейшего представления о внешних чертах Лямшина. Лямшин потерял свою связь с еврейским народом и стал безличен. Сам Шатов не видит в Лямшине связи с еврейским народом потому, что Лямшин потерял и Бога и народ. Для «Шатова-Достоевского» Лямшин не еврей, и поэтому Достоевский оставляет его физический облик как tabula rasa. И именно такому безликому

и безбожному «отражению» еврея Достоевский вручает роль человека, остановившего убийства, как бы ведомого бессознательно к развязке преступных бесчинств, которые развились в демонических масштабах.

Возвращаясь к теме приобщения Лямшина к политическим событиям, отметим ещё раз, что Лямшин не принимал физического участия в убийстве Шатова, хотя и находился среди заговорщиков:

Лямшин же очутился в кучке уже после выстрела. Затем все они в продолжение всей этой, может быть десятиминутной, возни с трупом как бы потеряли часть своего сознания [ДФМ-ПСС. Т. 10. С. 451–452, 461–462].

Достоевский специально оговаривает этот факт неучастия Лямшина в убийстве, что свидетельствует о том, что по каким-то причинам он не хочет сделать из него убийцу. Причины могут быть как психологического характера, так и гуманитарного. Психологически Лямшин не попадает по профилю в убийцы. У Достоевского не было исторических данных, свидетельствующих об участии евреев в политическом убийстве. За этим предупреждением следует описание последовавшей истерики Лямшина: