Достоевский и евреи

Напомним читателю пока в общих чертах, что в этих статьях речь идет о восторженно примирительном поведении евреев и христиан на похоронах врача немца Гинденбурга в многонациональном Минске. Достоевский дает позитивную оценку этого случая и возлагает надежду на то, что этот единичный случай положит начало братскому единению евреев с христианами, и, в частности, с русскими. По мнению Дэвида Гольдштейна, такое разрешение вопроса остается неубедительным поскольку сам Достоевский в него не верил. Исследователь отмечает, что эта третья часть статей в цикле о «Еврейском вопросе» представляет собой «неэффективный антидот» по отношению ко всему, что Достоевский написал до этого как в «Дневнике писателя», так и в других текстах [GOLDSTEIN. С. 140].

Мы предлагаем интерпретацию вышеуказанных статей «Дневника писателя», которая основана на подходе к этим текстам как гибридным по жанру. Мы рассматриваем эти статьи не в контексте политической полемики, а в ареале художественных текстов. При этом мы также уделяем внимание рассказам с родственной тематикой, опубликованных в «Дневнике писателя», которые выпадают из жанра публицистического-фельетона, в частности рассказам «Бобок» (1873) и «Сон смешного человека» (1877). Нас интересуют темы, которые Достоевский высветил и развил в «Похоронах «“общечеловека”» и «Единичном случае»: вечные темы, связанные с тайной рождения, смерти и «метафизическим», как его определил А. Штейнберг, интересом Достоевского к еврейству.

Один из самых интригующих моментов в серии статей Достоевского о «Еврейском вопросе» в «Дневнике Писателя» 1877 года является решение Достоевского включить в статье «Похороны «“общечеловека”» отрывок из письма своей корреспондентки Софьи Лурье. Статья эта следует за статьей, озаглавленной «Но да здравствует братство!». Статья «Похороны «“общечеловека”» и последующая за ней статья «Единичный случай» завершают цикл статей о «Еврейском вопросе» в выпуске «Дневника писателя» за март 1877 года (см. Гл. VII). Решение Достоевского включить обширный отрывок из письма корреспондентки еврейки мы объясняем комплексом тем, содержавшихся в письме, которые совпадают с глубинными интересами Достоевского. Темы эти связаны со сферой религиозной эсхатологии, которая является коренной подоплекой его творчества. Именно комплекс тем, связанных с тайной рождения, смерти и бессмертия, имплицитно содержавшийся в рассказе Софьи Лурье, и вдохновил Достоевского на импровизацию на тему письма корреспондентки. Отметим, что Достоевский иногда включал отрывки из писем корреспондентов в «Дневник писателя», что соответствовало самому направлению «Дневника» откликаться на самые актуальные события и проблемы дня. Однако статья, содержавшая отрывок из письма Лурье выпадает из рамок публицистического дискурса. Здесь, в статьях о «Похоронах «“общечеловека”», Достоевский дает волю своему художественному воображению, и переходит на жанр беллетристики. Как мы отметили, письмо содержало тематику, которая была близка Достоевскому, и которая во многом раскрывает и объясняет суть его интереса к истории еврейского народа и религии.

В письме Софья Лурье описывает похороны врача, доктора Гинденбурга, немца и лютеранина, который снискал своими деяниями любовь и уважение бедных жителей Минска, среди которых были как христиане многих деноминаций, так и евреи. Несомненно, квази-агиографический характер самого материала из жизни доброго врача импонировал Достоевскому с его тягой к мелодраматическим сюжетам, которые потрясали читателя. Однако наиболее важным фактором нам представляется один сюжет из рассказа о праведном враче — сюжет похорон. Именно эта тема дала толчок фантазии Достоевского. Напомним читателю эту сцену из текста статьи и текста письма Софьи Лурье. Достоевский сначала пишет, что письмо Лурье содержит в себе разрешение «еврейского вопроса» и за своим текстом приводит отрывок из письма: