Ранк отмечает, что процесс медленного погружения Голядкина в безумие, это смешение безумия и реальности и составляет главное достоинство повести, бедной внешними событиями, но написанной с непревзойденной психологической достоверностью. Писатель-реалист добивается «объективного описания параноидального состояния, в котором не упущено ни малейшей детали, но также воздействия окружения на безумие жертвы»[370]
. Следует сразу же отметить, что в определении паранойи Ранк следует психоаналитическому объяснению Фрейда из работы «Психоаналитические заметки об одном случае паранойи (dementia paranoides), описанной в автобиографии» (1911), где основоположник психоанализа характеризует ее как «предрасположенность к нарциссизму», которому соответствуют типичные идеи мании величия и преувеличение своего Я с точки зрения сексуальной жизни[371]. Исследуя литературные репрезентации мотива двойника, Ранк подтверждает концепцию Фрейда и выявляет, что главным преследователем является собственное Я — тот другой, кто был когда-то самым любимым, но против которого теперь направлен механизм защиты.Фрейд в известной работе «Жуткое» (1919) также развивает тему двойника. По мысли Фрейда, двойник является одним из мотивов, производящих впечатление жуткого, зловещего (Unheimliche) — той разновидности пугающего, которое имеет начало в давно известном, в издавна привычном, в родном. Жуткое — это «скрытое-родное, подвергшееся вытеснению и вернувшееся назад»[372]
.Переходя к психоаналитическим интерпретациям «Двойника» Достоевского во Франции, следует сразу же оговорить, что нас будет главным образом интересовать не бессознательное автора, чем занимается психобиография, не бессознательное творчества, являющееся уделом психокритики, а работы, появившиеся после тех сдвигов в теории психоанализа, которые произошли на рубеже 1960–1970‐х годов, благодаря структурно-лингвистической концепции бессознательного Ж. Лакана, согласно которой, в частности, «бессознательное структурировано как язык». Немаловажную роль в интерпретациях «Двойника» и других произведений сыграло также открытие французами «диалогизма» и «полифонии неслиянных голосов» в теории М. Бахтина, чья книга «Проблемы поэтики Достоевского» вышла в 1970 году с предисловием Ю. Кристевой, озаглавленным «Разрушение поэтики»[373]
.С начала 1970‐х годов во Франции формируется интерес к «бессознательному текста», которое может проявляться независимо от интенции автора, этот «психоанализ литературного текста» вписывается также в рамки одного из направлений французского литературоведения, получившего название «генетической критики»[374]
. Ж. Бельмен-Ноэль является автором ряда основополагающих работ по психоанализу литературных текстов («Психоанализ и литература», 1978; «К бессознательному текста» 1979). Согласно теории текстуального анализа (textanalyse) Бельмена-Ноэля, психоанализ, примененный к литературному произведению, позволяет глубже проникнуть в глубинную проблематику произведения, выявить не то, что хотел сказать автор, а то, что сказалось в тексте на бессознательном уровне, который и подлежит интерпретации и постижению. Такая переориентация психоанализа от анализа авторов и героев к анализу самого движения текста со всем его внутренним содержимым (поэтические тропы, риторические фигуры, интертекстуальные связи) безусловно происходила под влиянием не только Фрейда, но и Лакана. Важной в этой методологии является и роль читателя или критика, поскольку психоанализ литературы предполагает мобилизацию бессознательного читателя — без его включения текст не может «говорить». Задачей критика является выявление не единственно возможного значения бессознательного (la signification), но одного из возможных значений, которые ему открываются в процессе чтения. Таким образом, бессознательное текста оказывается не в начале, а в конце пути: оно является «эффектом желания», «эффектом бессознательного», вытекающим из встречи между «потенциальными богатствами» текста и бессознательным читателя, который их эксплуатирует по-своему.