Достоевский во Франции. Защита и прославление русского гения, 1942–2021

Многочисленные теоретические работы Мальро («Искушение Запада», «Демон Абсолюта», «Голоса безмолвия», «Бренный человек и литература», «Метаморфозы богов», «Антимемуары» и другие), которые появляются в эти периоды, считает исследователь, — результат размышлений, превращающих Мальро-читателя в «производителя» текстов. Здесь возникает основная мысль, которая лейтмотивом проходит через всю книгу Овлетт: хотя Мальро пытается преодолеть влияние на него идей русского писателя, на протяжении всей творческой жизни он ощущает непреодолимую тягу к ним, снова и снова возвращаясь к произведениям Достоевского, испытывая его своего рода демоническое воздействие. Овлетт приводит слова Мальро из эссе «Бренный человек и литература» («L’ Homme précaire et la littérature», 1977): «великий русский роман — это европейский роман, увиденный через смерть»[234]

. Это суждение, без сомнения, в огромной степени обязано своим появлением знакомству Мальро с сочинениями русского писателя. Овлетт подробно рассматривает влияние Достоевского на становление литературно-теоретических взглядов Мальро. По ее мысли, Мальро особо выделяет те черты творчества русского писателя, которые помогают ему выстроить свою теорию литературы и воплотить ее в собственных художественных произведениях. В этой связи Овлетт, обращаясь ко всему комплексу текстов Мальро и подвергая их скрупулезному анализу, отслеживает и систематизирует высказывания Мальро, посвященные Достоевскому, с тем чтобы выявить единую логику понимания им творчества русского писателя.

Среди факторов, повлиявших, по убеждению Мальро, на становление Достоевского-писателя, исследовательница называет в первую очередь такие эпизоды биографии, как испытание инсценировкой казни и пребывание на каторге. Она обращает внимание на то, что Мальро неоднократно говорил о своем особом отношении к «трем великим романам», рассказывающим об «отвоевании мира» теми, кто вышел из ада, — к «Дон Кихоту», «Идиоту» и «Робинзону Крузо». Все они были созданы людьми, пережившими одиночество, унижение, утрату свободы и угрозу смерти: один был написан рабом Сервантесом, другой — каторжником Достоевским, третий — приговоренным к позорному столбу Дефо. Овлетт напоминает в этой связи об истории, рассказанной самим Мальро (впрочем, так и не подтвержденной документально, поэтому, вполне возможно, представляющей собой миф, созданный им самим): в свое время он испытал то же, что и Достоевский — в 1944 году в тулузской тюрьме Сен-Мишель он переживает инсценировку его расстрела фашистами.

Для Овлетт важно, что указанные факты биографии Достоевского Мальро воспринимает иначе, чем такие его предшественники, как Э. Форе и А. Сюарес, которые выступают с «детерминисткими» утверждениями, считая, что именно эти события породили гений русского романиста:

По мнению Мальро, не каторга определяет жизнь Достоевского, напротив, его жизнь придает смысл этому опыту. Каторга — часть его судьбы и его творчества, поскольку именно здесь кристаллизуются его разрозненные идеи об унижении, смерти, братстве и искуплении (68).

В подтверждение Овлетт приводит тот факт, что роман «Бедные люди» (1846), в котором основные представления о судьбе человеческой у Достоевского уже присутствуют, написан до его осуждения и каторги.