Достояние павших

– Хочешь, чтобы не читали твои мысли? – спросил Тис. – Или чтобы читали?

– Да какой там? – отмахнулся Джор. – Какие там у меня мысли? Это я не хочу читать чужие мысли. Не хочу этого шума в голове. Когда все время чужие мысли, для своих места не остается. Есть способ укрыться?

«Есть одно средство, – подумал Тис, снова захлопнув «раковину», – только могу ли я тебе его предложить? Да, с руки я его уже снял, но сам, когда испробовал его впервые, словно мешок на голову натянул. Тебя никто не видит, но и ты сам никого не видишь и не слышишь. Пробиваться приходится. Учиться заново слышать и видеть. Не от слепоты избавляться, никуда зрение не денется, но видеть так, как видел раньше, не сквозь человека, а в самое его нутро, будет куда труднее. Чтобы разглядеть, к примеру, что Гантанас родной человек, хотя и полон тайн. Что Брайдем – честный воин, пусть и разодранный на тысячу частей. Что Юайс подобен хрустально чистой непоколебимой скале, разве только Гантанас ему не уступит. И что веселая девчоночья троица словно хрустальные ограненные камни, вырезанные из этой скалы. С другой стороны, только благодаря этому средству, этому щедрому дару мне и в Дрохайте получилось продержаться. И после Дрохайта. Укрыться благодаря ему. Или же вопреки ему? Ведь пришлось сделать усилие над собой, снимая его перед четырьмя пределами. Показалось, что браслет этот словно посох для хромого. Вроде и нога давно не болит, и посох давно отбросил, а хромота никуда не девается. Привычка сильнее естества. Так стоит ли впутывать в это испуганного мальчишку из городка Арана, что затаился в предгорьях Черной гряды на двести лиг севернее Нечи?»

– Чего ты боишься? – спросил Тис. – Отчего трясешься? Кто-то думает плохое?

– Все думают плохое, – прошептал Джор. – Кто-то смерти желает кому-то, кто-то ненавидит, кто-то вожделеет, кто-то сомнениями мучится, кто-то самодовольством полнится, кто-то жалеет, кто-то завидует. Даже хороший человек в мыслях грязен бывает. Это ничего. Я привык. Это обычное дело. Это шелуха. Я и сам не святой угодник. Но так, чтобы по-настоящему, только дома было. Когда отчим хотел моей смерти. И потом уже на улице на окраине нашего городка, когда страшный человек с черным посохом искал меня, но не нашел… Благодаря Брайдему… И в дороге… разное бывало. Только я не этого боюсь. Я мертвых боюсь.

– Мертвых? – не понял Тис. – И какие же здесь мертвые?

– Не знаю, – пожал плечами Джор. – Не могу объяснить. Гантанасу жаловался, он дал мне амулет, но тот лишь делает тише их голоса. А так еще страшнее. Здесь еще не так, этот дом заново построили, хотя голоса и сюда долетают. А в крепости – на каждом ярусе мертвые. Или их тени. Или голоса. А теперь и здесь. Наверное, он пришел за своим мечом.

– Кто пришел за своим мечом? – не понял Тис.

– Воин, – прошептал Джор. – Мертвый воин. Ты его не видишь, а я вижу.

– Где он? – спросил Тис.

– Стоит в дверях, – закрыл ладонями глаза Джор. – И я ничего не могу сделать. Когда я закрываю глаза, я вижу его еще ярче. Только я. Больше никто. Мне кажется, Гаота могла бы видеть, но она как раненая птица. У нее крыло еще не зажило. Вот заживет, она взлетит и увидит.

«Точно, – подумал Тис. – Как раненая птица. Тоже болью наполнена. Только они все трое как раненые птицы. И Гаота, и Йора, и Дина. И я раненая птица. И ты, Джор, тоже. Только не заживает такое, Джор, никогда не заживает».

Он сделал полшага в сторону, не двигаясь с места. Разглядел неясную тень в углу у двери и сдвинулся еще на полшага, но не больше, потому что оттуда не возвращаются. Мать, когда учила его делать его полшага или шаг, точнее, помогала справиться с его готовым умением, говорила, что это была бабкина наука. Мэтт и мать Мэтт сами не могли сдвинуться в мглу, что окутывает все, но Мэтт запомнила все ее наставления. Бабка Мэтт могла уходить на шаг и дальше, и когда уходила, то словно оборачивалась в туманный саван, и только огромный драгоценный камень, который она носила на груди, начинал пылать кровью. Не за этим ли камнем пришли враги, которые перебили всю родню еще не зачатого Тиса, а его будущую мать увели в плен? Так ведь как будто не нашли они этого камня. Где он? И почему мать говорила, что нельзя уходить дальше чем на шаг в сторону, трудно будет вернуться? Чего же трудного? Цепляйся хоть за этого испуганного мальчишку и иди, куда хочешь. Еще чуть-чуть сдвинуться, и уже можно разглядеть погасшие глаза, и старинное котто, и посеченный чужими стрелами доспех, и протянутую к запертому в шкафу мечу руку, да и сам это меч мглистым осколком светился из-за закрытой дверцы.

– Куда ты пропал? – почти заорал Джор, и Тис вновь оказался на кровати, хотя никуда он и не уходил, только взмок так, словно пробежал пять лиг, поэтому и полез сразу в мешок за сухой рубахой. Дрожащими руками начал шнуровку распутывать на груди.

– Куда ты пропал? – уже тише повторил вопрос Джор. – Только что был на постели и вдруг словно туман на солнце растаял. Одна боль осталась. Как ты ее терпишь? Она же страшнее страшного!

– Ты видишь мою боль? – спросил Тис.