Дотянуться до моря

И она тихо заплакала. Я притянул к себе ее коротко стриженую мелко-курчавую голову, поцеловал ее странно пахнущую дымом макушку и тоже заплакал. Я плакал о том, что рядом со мной сейчас не та, кого люблю я, а совершенно неведомая мне еще три часа назад чужая, черная женщина, которой по какой-то саркастической усмешке судьбы за полтора часа знакомства мне удалось внушить такое чувство, что вот уже она совершенно искренне любит меня, готова рожать от меня детей и вообще идти за мной на край света без раздумий, сомнений и качаний. А мне это ее большое, честное, светлое чувство — до лампочки, потому, что: «…открыт Париж, но мне туда не надо».

— Why are you crying? — воскликнула Джой, вытирая мне щеки. — Why are you so sad? Is it because of my foolish tale?[xi]

— Нет, — стараясь не хлюпать носом, ответил я, отводя ее пальцы от лица. — Это не из-за твоей глупой истории, это из-за совсем другой глупой истории.

Она поняла, белозубо улыбнулась: «Yea, okey».

— Да, окей, — подтвердил я. — Все в порядке. Ну, все, уходи. Go, go home.

Джой застыла, словно я ее ударил, потом молча встала и начала одеваться. Оделась, тихо пошла к выходу. Уже в дверях обернулась:

— Will we meet again?[xii]

Я посмотрел на нее, покачал головой — нет, не увидимся. Она кивнула, словно говоря: «Да, понимаю». Отперла замок, открыла дверь.

— What is your name? — спросила она на пороге. — Как тьебьа зовуд?

— Никак, — ответил я, словно стирая с листа моей памяти последний и единственный штрих, свидетельствующий об этой такой странной, такой волшебной и такой ненужной мне встрече. — No one. My name is no one.

— Оkey, — снова улыбнулась она. — If Im lucky to get pregnant from you and I have a baby boy Ill call him Noone[xiii].

И ушла. Такой она мне и запомнилась — стоящей вполоборота в проеме двери, сбезнадежной улыбкой глядящей на меня своими грустными глазами, в которых расплавом черного перламутра плескались слезы.

Но милая чернокожая девочка, обогнувшую в тщетных поисках счастья половину земного шара, занимала мои мысли недолго. Безусловно, скоро она перестанет быть такой естественной и непосредственной, профессия быстро выбьет из ее курчавой головки романтику и иллюзии. И Джой станет шлюхой — не по названию, потому что много вполне приличного народу женского пола на протяжении последних нескольких тысяч лет существования человечества продают свое тело для того, чтобы выжить, а человечество, стыдливо отводя глаза, с этим соглашается. Скоро Джой станет шлюхой по призванию, то есть сознательно смирится с тем, чем она занимается, найдет в этом некоторые весьма привлекательные моменты (деньги, конечно, да и регулярный секс не только приятен, но и весьма небесполезен женскому организму), простит себя за это, оправдает. И забудет она унаследованные от матери бредни о большом сильном белом мужчине, и о красивом, светлокожем сыне от него. Такая вот картина ее будущего нарисовалась у меня в голове, сразу отступило легкое, но неприятное пощипывание там, где в глубине души у людей обычно прячется совесть, и я забыл о Джой много раньше, чем получил от Ивы эсэмэску с текстом: «Спасибо за вечер. Целую».