Дотянуться до престола

Стоя на лавке у окна, столь узкого, что оно больше походило на бойницу, Петр задумчиво смотрел на Никольский собор. Облупившаяся, со сколами, краска стен, покореженная крыша, обрушившееся крылечко – печальное наследие польского завоевания. Позади храма высился деревянный частокол крепости.

Царь прижался лбом к слюдяному витражу. Как же надоело смотреть на эту разруху! Эйфория от победы поутихла, и теперь ему нестерпимо хотелось домой, в Париж. Телевидение, Интернет, социальные сети, автомобили, маркетинг казались здесь нереальными и даже смешными. Полно, да было ли все это? Вернее, будет ли?

Стоявший за его спиной Пожарский тихо кашлянул. Петр, очнувшись от горестных мыслей, обернулся. Хватит мечтать, пора возвращаться к реальности… если это она.

– Об чем ты сказывал-то, князь?

– Чую, батюшка мой, француз-то предателем могет оказаться. Зазря, что ль, его ляхи заслали? Лазутчик он Жигимонтовский, государь. Не могу забыть, скок он нам кровушки попортил. Ведь и Тушинцу служил, и Гонсевского выручил, когда того на Москве теснили.

– Нет, Дмитрий Михалыч, он мне жизнь спас.

– Так-то да, признаю – ныне вся Русь ему должна своим счастием.

Филимон, который всего час назад услышал от Васьки историю о приключениях царя, горячо закивал.

– И теперича будет у тебя во вспоможении, – продолжал Петр. – Надобно нам постоянное войско учинять.

Он слез с лавки и уселся на нее, аккуратно сложив ручки на коленях. Дмитрий Михайлович посмотрел на него и с недоумением воскликнул:

– Да почто ж, батюшка? Али наше худо? Вона как Смоленск с налету взяли.

– Сам посуди, князь, сколько у нас по спискам, тысяч пятнадцать? А всамдель сколько было? Среди дворян да детей боярских чуть не половина нетчиков. Иные супротив положенного токмо треть боевых холопов выставляют. А казаки? Глянь, уходят, когда бог на душу положит. Бражничают, крестьян грабят.

Упрямо мотнув головой, Пожарский пробормотал:

– Деньжищ-то сколько на постоянную рать надобно, где ж их взять-то?

– А вот пущай те, что сами воевать не хотят, подать на армию платят. А коли уклоняться станут, отымем поместья. Довольно спорить, Дмитрий Михалыч, как на Москву воротимся, сбирай-ка своих людей, кликни Маржерета да вместе и порешите, как это учинить.

– Воля твоя, государь. Только надобно хотя б у француза дознаться, кто тот князь, для которого Козлов-то старался.

– Спрашивал, не ведает он. И я ему верю. Будем сами искать.

Пожарский нервно прошелся по комнате и мрачно сказал:

– Жаль, Самборского не сыскали. Ума не приложу, как ляхи столь быстро его увезти сумели. Он бы мог много чего порассказать. Эх… На Троекурова я грешу, государь. Козлов евонным головой-то числился.

– А ты бы стал своего человека посылать, коли б предателем был? – усмехнулся Петр.

Мысль о Троекурове возникала и у него, но как это проверить? Не вздергивать же его, в самом деле, на дыбу! Тьфу, дикость. Слава богу, Петр все-таки современный человек, а не средневековый варвар. К тому же от пыток только хуже будет: невиновный сознается, и тогда настоящему предателю настанет раздолье.

– Сие и меня смущает, уж больно просто. – Дмитрий Михайлович задумчиво посмотрел на стоявший в углу высокий подсвечник на тридцать свечей. Лицо его просветлело, глаза загорелись, и он воскликнул: – Так ты ж, батюшка, будущность ведаешь! Значитца, должон видеть, кто супостат-то!

Юный царь замер. Ничего себе! И как ему выкручиваться? Он закашлялся и поспешно ответил:

– Я, князь, токмо человеческие деяния разумею. А диаволовы козни от меня сокрыты.

– Да неужто?! Выходит, сам Антихрист злодеем управляет?

Петр кивнул и задумался, теребя кушак нарядного кафтанчика. Если предателя не найти, он не остановится. Нет, так оставлять нельзя. Видно, не зря русские царскую охранку придумали. Сыск нужен, чтоб недовольных его правлением вылавливать, без этого никак.

– Ты вот что, Дмитрий Михалыч… Прикажи, чтоб за Троекуровым пригляд был. Коли он иуда, так, небось, как-то себя проявит. Приставь к нему человечка, пущай по пятам за ним ходит. И за всеми, с кем он беседовать станет, следите тоже. А как на Москву придем, велю Шереметеву, чтоб учинил приказ для сыску. Надобно нам службу особую, дабы прекратить заговоры, а то, гляжу, как со времен царя Бориса повелось, так и остановиться не могут.

Маленький царь сидел на скамье под оконцем-бойницей и снизу вверх с усмешкой поглядывал на Пожарского. А князь в который уже раз подивился несоответствию детского тела и взрослого разума.

– Службу так службу, как прикажешь, государь. Да только в стране такой развал, что многие и не скрываются. Вот хоть тот же Заруцкий – не таясь идет на столицу.

– Об атамане у меня имеется мыслишка, – подмигнул Петр и повернулся к писарю: – Скажи-ка, Филимош, есть у нас на Москве какой-нибудь юродивый али пророк? Такой, чтоб его предсказаниям все верили?

– Как не быть, батюшка Петр Федорыч, вестимо, есть. Старец Амвросий, об нем все ведают. Он и твое появление, государь, заранее увидел.

– Неужто? Что ж, добро. Ну-ка, кликни мне Ваську.