Дотянуться до престола

– Без надобности покамест. Но государя пущай охраняют покрепче, мало ль чего.

– Ох-ох-ох, вона, как кричат. Царя им подавай. А в оконцах-то, в оконцах – тьма голов.

Пройдя через дворцовые сени в Грановитую палату, процессия миновала ее и пять минут спустя вышла на высокое крыльцо. Увидев бояр, толпа заволновалась, зашумела. Шереметев, вздернув бороду и раздувая ноздри, с важным видом повернул на лестницу, ведущую к паперти собора Святого Архистратига Михаила. Не разговаривать же, в самом деле, с этим сбродом с Красного крыльца – много чести!

Внизу, на площади перед дворцом, сколько хватало взгляда, разлилась людская толпа. Над нею, поблескивая на солнце, возвышались золотые маковки кремлевских соборов и колоколен. Чистое, на редкость синее небо придавало всей картине ощущение нереальности.

Федор Иванович остановился и, грозно насупив брови, выкрикнул:

– Как же это вы, мужичье, государев покой нарушаете? Почто пришли сюда с великим невежеством? Аль стряслось чего, нам неведомое?

Платон выступил вперед и с поклоном протянул грамотку.

– Бьем челом царю-батюшке, самодержцу Московскому. Опосля прошлого раза уж три седмицы минуло, вот и решились мы напомнить об прошении нашенском.

– Коли государь не ответствовал, значитца, такова его воля державная. Не вам ему пенять. Не гневите Бога, мужики, ступайте отсель.

Теперь уже насупился и Гусев. Исподлобья взглянув на Федора Ивановича, он открыл было рот, но тут из-за его спины протиснулся высокий купец в бордовом кафтане и с угрозой в голосе воскликнул:

– Прими челобитную, боярин! Мы терпеть-то горазды, тянули лямку сколь могли, ноне же совсем невмоготно стало. А государь самолично обещался все прояснить да жизнь нам полегчить.

– А ты кто таков? – стрельнул на него глазами Федор Иванович.

– Иван Ларионов я, сын Соколов. Купчишка балахнинский.

Шереметев кивнул стрельцу-охраннику, тот сбежал по лестнице, нетерпеливо рванул грамотку из рук Платона и, вернувшись, передал Федору Ивановичу. Тот взял ее двумя пальцами, бегло прочел…

– Подати снять, Земский собор созвать, а повинных бояр вам выдать да дворы их пожечь?! Ах вы, тли безродные!

Он в гневе разорвал челобитную и бросил обрывки в сторону Гусева и Соколова. По толпе пробежал возмущенный вздох, послышались недовольные крики.

– Так-то ты, боярин, государевых подданных привечаешь! – воскликнул кто-то, и мужики, сомкнув ряды, угрожающе двинулись к лестнице.

Шереметев отступил, сделав знак стрельцам, и они, с бердышами наперевес, встали вдоль ступенек. Где-то сбоку заскрипела поднимающаяся решетка, и со двора Средней Золотой палаты выехали десятка три всадников. Они с налету врезались в толпу, махая плетьми направо и налево. Тугие ремни рассекали воздух и с отвратительным свистом падали на спины. Мужики с воплями бросились врассыпную, падая и давя друг друга. Шереметев победно усмехнулся в бороду, но оказалось, что радовался он рано.

Несколько сот человек метнулись к окружающим площадь дворам и подворьям. Одни вырвали из заборов колья, другие похватали вилы, третьи подняли с земли камни, и все снова бросились к царскому крыльцу. Налетели на всадников, стащили их с лошадей, били, топтали. Те из конников, кто остался жив, с залитыми кровью лицами, оставляя в руках бунтовщиков клочья одежды, спешили покинуть место битвы. Слышались крики, ругань, стоны, проклятия.

На колокольне Илии Пророка зазвонил набат, со всех сторон к Кремлю устремились москвичи, присоединяясь к возмущенной толпе. И вот уже тысячи торговцев, посадских, ремесленников, вооруженных дрекольем, с мрачным видом двинулись к стоявшим на крыльце царедворцам. Шереметев и сопровождавшие его бояре да окольничие переполошились и поспешно скрылись за дверями Грановитой палаты.

– Не робей, мужички, сдюжим! – весело крикнул чернобородый главарь и добавил, обращаясь к стрельцам: – А вы, робята, почто против своих-то идете? Аль вас подати на соль не разоряют? Нешто вам любо глядеть, как бояре да гостиные сотни жиреют, а ваши слободы с посадами скоро по миру пойдут?

Но те, ощетинившись бердышами, двинулись на толпу. А из-за дверей, перекрикивая колокольный звон, завопил Шереметев:

– Бейте их, стрельцы! Гоните прочь из Кремля!

* * *

Приступ удалось отбить. Через два часа толпа рассеялась, оставив на площади с полсотни убитых и покалеченных. Девять человек стрельцы пленили, их препроводили в Тимофеевскую башню, в народе называемую «пыточной». Шереметев велел запереть все ворота Кремля, отдав Китай и Белый город на откуп мятежникам.

А те старались вовсю. Начали с того, что разграбили Соляной рыбный двор возле Ивановского монастыря. Вынесли оттуда все товары и растащили по домам.

– Вот она, солюшка, вот она, родимая! – в исступлении кричали они.

Теперь, когда у бунтовщиков был запас столь необходимого продукта, они задумались и о мести боярам.

– Эх, Шереметевский двор бы пожечь, да в Кремле-городе он себе палаты поставил.

– Ниче, и там достанем!

– Стойте, мужики! – воскликнул всклокоченный парень лет двадцати пяти. – Обманули вас, не виноват Шереметев!