Дожить до рассвета

Потому что Человек иногда, несмотря ни на что, становится выше судьбы и, стало быть, выше могущественной силы случая.

Он устало шагал за собакой вдоль разрытого траншейного бруствера, обходя разверзшиеся в темноте воронки, держа путь к недалекой вершине высоты, из-за которой мелькали в небе огненные светляки пуль и доносилось отдаленное рычание немецких «машиненгеверов».

Война продолжалась.

Командир 294-го стрелкового полка Герой Советского Союза майор Волошин Николай Иванович убит 24 марта 1945 года и похоронен в братской могиле, находящейся в 350 метрах северо-западнее населенного пункта Штайндорф (Восточная Пруссия).

Справка из архива.

ПОСЛЕСЛОВИЕ

ПО ПРАВУ ПАМЯТИ

(Василь Быков: нравственные уроки «военной прозы»)

Так память горя велика,

Глухая память боли.

Она не стишится, пока

Не выскажется вволю.

Александр Твардовский.«Дом у дороги».

О юность легкая моя!..

Это я не о юности Василя Быкова. Юность его поколения, оборванная рассветным утром 22 июня 1941 года, не была легкой. Это я о своей литературной юности, которая памятна и дорога открытием Василя Быкова. По прошествии лет оказалось, что оно ценнее и истиннее многих других открытий той давней уже поры…

Хорошо помню, когда и как это произошло. В конце февраля 1962 года, в Минске. Днем было заседание пленума правления Союза писателей республики, а ночью в гостинице я читал верстку повести «Третья ракета», публикация которой ожидалась в мартовском номере «Дружбы народов». До этого я был наслышан уже о Василе Быкове, гродненском журналисте и обещающем, как отмечалось в обзорных статьях и докладах, писателе, но, почти не читая тогда по-белорусски, еще не знал его повестей «Журавлиный крик» (1959 г.) и «Измена» (1960 г.); (позднее, в русском переводе, — «Фронтовая страница»). Тем больший интерес вызывала «Третья ракета» (1961 г.) — третья из написанных, но первая переведенная повесть Василя Быкова.

Прочитав ее залпом, в один присест, наутро я упросил автора подарить верстку. В Москве повесть тут же прочел Г. М. Корабельников, заведовавший отделом литератур народов СССР «Литературной газеты», вслед за ним — тогдашний член ее редколлегии Юрий Бондарев, а от него верстка перекочевала к Григорию Бакланову. «Я начал читать эту повесть ночью, думая только поглядеть, а прочесть завтра. И читал уже не отрываясь до конца. В ней нет острого сюжета, но в ней есть самое главное: правда», — писал он в рецензии, опубликованной несколько дней спустя в «Литературной газете». Так появилось первое слово о Василе Быкове в центральной печати.

Жизнестойкую силу таланта Василя Быкова проницательно предугадал Г. Бакланов в той первой рецензии. «Запомните это имя. Оно еще встретится вам», — уверенно возглашал он. И, как показало будущее, не ошибся.

В то время, когда Василь Быков пришел в литературу, нынешняя могучая волна «военной прозы» еще только нарождалась. Ее преемственность по отношению к определенным произведениям военных и первых послевоенных лет казалась иным критикам избирательной и не всегда ставилась в достоинство. Что же до ее собственных обретений, то и «Батальоны просят огня», и «Последние залпы» Ю. Бондарева, и особенно «Пядь земли» Г. Бакланова, и ряд других повестей и романов рубежа 50—60-х годов были признаны далеко не сразу и отнюдь не всеми. Именно тогда в критический обиход вошло, по счастью, недолговечное, но полемически хлесткое, а по существу своему барственно высокомерное понятие «окопной правды», ставшее чем-то вроде жупела для устрашения писателей, которые, подобно Л. Первомайскому, писали о горечи «дикого меда» или, подобно Г. Бакланову, зная, что «войны всегда остаются в памяти великими сражениями», словно бы наперекор этому упрямо держались за «пядь земли» — за малые плацдармы, чья судьба была «как судьба одного человека, когда решаются судьбы миллионов». Вспоминая об этом сегодня, невозможно счесть, сколько копий и стрел было направлено против пресловутой «окопной правды», приравненной к некой мистической «кочке зрения», с которой не много увидишь: разве что ближайшие кочки на том же болоте.