Дожить до весны

Еще одна примета: в случае очень сильной бомбежки или опасности торопились поскорей съесть отложенный хлеб – вдруг убьют и он пропадет?

Проведать Станислава Павловича зашел племянник Борис. Он ходил с трудом и долго стоял на площадке перед дверью, не в силах отдышаться после подъема на второй этаж.

До войны Борис работал в исполкоме, летом занимался эвакуацией музеев, но давно уже не появлялся у них в доме, а потому Станислав Павлович ничего не знал о судьбе племянника и его семьи.

– Боря, ты? Проходи, садись ближе к печке, она еще теплая.

Расспросы получились тяжелыми, Борис объяснил:

– Ходил проведать Марининых родных… Решил на обратном пути и к вам заглянуть.

– И?

По тому, как помрачнел Борис, понятно, что проведывать некого.

– Погибли. Мария Петровна умерла, остальные под бомбой…

– Боря, а твои как? Марина, детки? Ты же их эвакуировал?

И снова мрачный кивок.

– Их баржу потопили.

– Погибли? – невольно ахнул Станислав Павлович. – Точно знаешь?

– Да. А вы как?

– Вот… – обвел рукой комнату Станислав Павлович, – живем. Мы запасливые, знаешь ли.

Объявили воздушную тревогу, никто не пошел в бомбоубежище, но Борису пришлось остаться на ночь.

– Меня до завтра отпустили, если не прогоните, переночую у вас.

Он выложил на стол то, что нес погибшим родственникам. Не слишком роскошно, всего лишь буханка хлеба, дуранда и большой кусок шоколада, но в ноябре в Ленинграде это был богатый подарок.

Женька с Юркой забрались под одеяла и шубы, а взрослые еще долго сидели у чуть теплой печки, беседуя вполголоса. Борис рассказывал о положении на фронте, о том, что вот-вот заработает дорога на Большую Землю по льду:

– Скорей бы мороз покрепче, чтобы лед встал.

– Боря, но ведь мороз для всех будет. Как нам-то? – тихо поинтересовался Станислав Павлович. В его голосе Женьке послышались нотки жалобы.

Гость тяжело вздохнул:

– Если лед не встанет, то всем крышка. Самолетами столько продовольствия не привезешь, чтобы город прокормить.

– Борис, скажи, – чувствовалось, что вопрос дается Станиславу Павловичу тяжело, но не задать не мог, – как определяют, кому сколько дать? Почему одним больше, другим меньше? Я старый, мне не важно, а вот как им выжить? – Он кивнул на притихших под горой тряпья детей.

И снова Борис помолчал, прежде чем ответить.

– Станислав Павлович, если из пяти пальцев на руке нужно пожертвовать одним, какой выберете?

Старик промолчал, что тут ответишь, но гостю ответ и не требовался, он продолжил:

– Мизинец выберете, потому как остальные в кулак сжать можно или на курок нажать указательным. Всем продуктов не хватит, как ни старайся, это реальность, ее не признавать нельзя. Кого кормить лучше? Не досыта, а просто чуть лучше? Тех, кто может работать, кто город защищает, если они с ног свалятся, то и остальным не выжить. Думаете, легко выбирать? Но не выбирать нельзя.

– Значит, все, кто на курок нажать не могут, обречены? – в усмешке Станислава Павловича было столько горечи, что Женька с трудом удержалась, чтобы не выбраться из-под вороха тряпья и не броситься к нему на шею с утешениями. Взрослые заметили, что дети не спят, разговор прекратился.

Правда, еще одно примечательное заявление Борис все же сделал.

– Хотел бы вам принести хоть махонькую баночку тещиного варенья, вы же знаете, как она мастерски варит, но… Они все варенье в детскую больницу отнесли, чтоб больным и раненым детишкам хоть по ложечке давали.

Да, Мария Петровна славилась огромными запасами всякого варенья и джема, даже многочисленные родственники за зиму не успевали уничтожить все, что она варила. У Станислава Павловича тоже всегда стояли баночки с малиной, он другого не признавал. Женьке очень нравились эти припасы, они не только вкусные, но и красивые – каждая баночка покрыта вощеной бумагой, сверху вышитой салфеточкой и перевязана красивым шнурком. Мария Петровна была мастерицей не только варенье варить, но и вышивать.

Последнюю такую баночку, сохранившуюся с прошлого лета, они совсем недавно съели…

Женьке даже стало стыдно, что съели сами, а не поделились, как сама Мария Петровна, с теми, кому нужней.

Утром Женя объявила, что нужно собрать оставшиеся запасы и тоже отнести в больницу!

Станислав Павлович грустно помотал головой:

– Нечего собирать, Женя. И у нас почти все закончилось. Только вот дрова остались.

Удивительно, но немалые запасы, сделанные еще летом и в самом начале осени Ириной Андреевной и самим Станиславом Павловичем, как-то быстро иссякли. Они не были съедены, скорее розданы, ведь вокруг так много тех, у кого запасов не оказалось…

Юрка сообразил:

– У Маргариты Семеновны есть, я точно знаю!

Станислав Павлович согласился:

– Что ж, давайте соседку грабить.

– Ей все равно больше не нужно.

– А если Апполинарий Виссарионович вернется? – вдруг усомнилась Женька.

– Вернется, тогда и ответим.

Удивительно, но никаких запасов продуктов в комнате Маргариты Семеновны не оказалось. Куда она все девала, так и осталось загадкой. Зато там нашлись дрова, пригодная для печки мебель, которую пока решили не трогать, и книги. Станислав Павлович с грустным вздохом повертел в руках томик Пушкина: