Доживем до понедельника. Ключ без права передачи

Собрался на чтения и разборы собственной продукции наш «Родник». С моей точки зрения, руководящий доцент всегда бубнил примерно одно и то же; но в тот день он как-то особенно противно, с повадкой Прокруста или гробовщика, прикладывал свою соцреалистическую рулетку к нежным и горьким стихам Олега Чухонцева, к такому рассказу Володи Войновича, который не стыдно печатать и теперь. Выходило, что самое пленительное, самое живое у них — оно-то как раз и непригодно! И Камил не смог вынести этого. Он встал. Он смотрел на главу кафедры, которому суждено еще не раз принимать у нас экзамены, и объявлял ему совершенно непримиримо: на самом деле, М. П., непригодны вы… да-да, именно вы-то и непригодны… слухом и чутьем к искусству природа обделила вас…

Ручаюсь, что дословно было произнесено следующее:

— Если вы ничего, ну совсем ничего не понимаете — так уйдите лучше отсюда! Мы разберемся сами!

Красные щеки, шею и нос доцент имел постоянно, но тут он сделался сиреневым. И у него пропал голос! Буквально: открывает щука рот, да не слышно, что поет. Ему просто ничего другого не оставалось, как выполнить наглейшее требование, когда-либо обращенное к нему студентом; из аудитории он ушел вон, а на его место перебрался и стал вести занятия — текущее и все последующие — Камил Икрамов.

Как это он забыл, что его лишь недавно расконвоировали? Как это он смог расконвоировать так мозг и душу, как не смели мы, девственные в гулаговском смысле? Может, он ухитрялся свободными иметь их всегда? Но каким образом?

Спросят непременно: ну и что потом? Вернулся к сиреневому доценту голос? Отомстил он на экзаменах? Представьте, нет. Навсегда как-то оробел. Вынес тот случай за скобки, вместе с оплеванным самолюбием, будто ничего и не было. А к странному студенту сохранил опасливую почтительность: иррациональный тип… чего доброго, вытащит прямо с экзамена на ковер к ректору, да и объявит: вы держите этого типа на профессорской должности? А его надо в шею гнать! С жирным «неудом»! В специфике искусства — ничего не сечет, совсем валенок… Да, такой может… черт его знает… До того как на нары залезть, он, говорят, у Сталина на коленях сиживал в детстве, и тот его усами щекотал…

Просто к сведению: эти рассказы правдивы, есть фотографии. Действительно, сиживал. На самом деле щекотал. Переход от этих ласк к палачеству, логика перехода осталась бы тайной злодея, если бы помещалась в пространстве души, психологии, шекспировских страстей… Но она ведь совсем из другого пространства — из азиатского Средневековья, из политиканства тех, кому зарезать безоружного проще и слаще, чем начало молитвы прочесть. Бездуховная, плоская, с бандитским, уголовным сюжетом — увлекает ли вас такая тайна?

Эту тему мне хочется развернуть. Ибо помню, как негодовал Камил: почему у нас так охотно и увлеченно, так зачарованно исследуют зло? Рентабельность книжки, посвященной Толстому или Ганди, надо еще доказывать, но про маркиза де Сада, про Малюту Скуратова, про Ягоду, Ежова и Берия, про Гитлера и Сталина, про Гиммлера и зондеркоманды СС — тиражи будут раскуплены наверняка!

Видно, чудовищно перекормили нас сладким! А также — полезным и «образцово-правильным».

Метал громы-молнии мой друг: такое впечатление, будто с приходом гласности открылись ликбезы по части зла! Зло в политике, зло в искусстве, зло в природе женщины, в сексе, зло в раннем детстве, в супружестве, в одиночестве, в стариковской юдоли… зло национализма, но зло и космополитизма, зло с Востока, но и зло с Запада, христианство и проблемы зла, иудаизм и зло… Что хорошего сулит людям такая необычайная подкованность по этой части? ТВ, театр, кино, изобразительные искусства — все наперебой трактуют этот предмет… Хватит, черт возьми, писать его с большой буквы! Дух — он, конечно, веет где хочет, наведывается и сюда, здесь его любил настигать Достоевский, но поймем же, господа хорошие: это было все-таки болезненное пристрастие у классика, который вовсе не за это сто́ит нашей любви; не привязан Дух к этой сфере, она ему не родная! Духу невмоготу от монотонности, однокрасочности зла, от его малоодаренности, наконец! И от удушающего сужения наших с вами перспектив в атмосфере его зловонного дыхания…

Талантливость добра, узколобость и бесталанность зла — стержневая тема, писательская и человеческая сверхзадача Камила Икрамова. Есть у него статья, из которой видно любому и каждому, как он противится вышеозначенному пристрастию у самого Достоевского, чтобы оно не сбивало нас с толку. До ереси приходилось доводить свое интеллектуальное бесстрашие, и мой друг делал это: лучше показаться Дон Кихотом, штурмующим мельницу, чем оставить современников во власти скверного соблазна…