Доживем до понедельника. Ключ без права передачи

И Адамян виновато отошел в темный угол, откуда мерцал глазами Майданов. Они там обменялись немногими словами. Тем временем Юля спросила:

— Марина Максимовна, а как вам этот директор? Нравится?

— Граждане! Предупредили бы, что экзамен, — я ж не готовилась!

— Не будет он лучше бабы Симы, это ясно, — вздохнула Таня.

— О чем говорить!

— Он еще не проявился и не мог успеть, — отвел Алеша этот вопрос от Марины Максимовны, но Юля от нее домогалась истины:

— Нет, не как начальство, — как человек?

— А в нашем деле это все как-то вместе… Вот баба Сима считала, что хорошая школа — учреждение лирическое! Сами понимаете: надо быть белой, белоснежной вороной, чтоб так считать! А уж среди отставных военных…

— Он серый вообще? Как слон? — уточнила Таня.

— Не знаю… Нет, ярлыков не лепите, это зря… Такого, от чего уши вянут, я от него не слыхала пока. Взгляд такой… вбирающий. Знает вроде, что в уставах — еще не вся философия, не окончательная. Но все же вряд ли он пришел руководить «лирическим учреждением», а? — усмехнулась Марина. — Боюсь, теперь труднее будет раскрутить некоторые наши затеи. Вечер сказок Евгения Шварца — помните, все откладывали?.. Или вечер французской поэзии, от Вийона до Жака Превера… Или вам самим уже нет дела до них?

Ее успокоили:

— Да что вы?! Наоборот! Вдвойне охота…

— Но с этим не вылезешь теперь в актовый зал… Разве что — в классе, на ножку стула заперевшись… под сурдинку… Главное — не киснуть, правда? И от намеченного не отказаться. На чердаке, в котельной — какая разница? Я притащу одну книжку о театре, увидите: так называемая «эстетика бедности» — очень даже на почетном месте… Братцы, а ведь уже темно. Родители ни у кого не волнуются?

— Да знают они, рано не ждут.

— Мы не в пятом классе…

Юля не ответила на вопрос о родителях.

— Юль, тебе батареек не жалко? Машинка-то крутится, — заметил Майданов о магнитофоне. — Истратишь за один день…

— Куплю еще.

— Спасибо, что забыли о нем, — сказал Женя, выключая аппарат и сматывая шнур микрофона. — А то каждый старался бы вещать для истории и обязательно нес бы чушь…

Юля отозвалась, по-прежнему сидя на корточках у печки:

— А мне надо, чтобы было что вспомнить! Будет кассета с нашей историей — чем плохо? Включи опять, мы сейчас напоем туда что-нибудь…

И они спели в пять голосов (Майданов не знал слов, только покачивался в такт). Песня была такая:

Сударь, когда вам бездомно и грустно,Здесь распрягите коней:

Вас приютит и согреет ИскусствоВ этой таверне своей…Девушка, двигайся ближе к камину,Смело бери ананас!Пейте, месье, старой выдержки вина —Платит Искусство за вас!Классика! Двери ее переплетовЧуть заржавели, увы…Впрочем, сеньор, выше всех звездолетовС нею окажетесь вы!И поразит вас бессилье злодея —Бедненький, весь он в крови!

Серой опасно запахнет идея,Если в ней нету любви…

Последние строчки каждой строфы повторялись дважды.

* * *

Когда вышли на привокзальную площадь, Майданов молча передал спящего Антошку Смородину. И потянул за рукав Юлю:

— Пойду я… ладно?

— Не хочешь меня проводить? Интересно… За весь день осчастливил тремя словами… а теперь «пойду». Иди!

— Адамяну же с тобой по дороге, он так и так увяжется.

— Не ври, ему гораздо ближе.

— И потом, вы же еще туда завернете, на Гагаринскую?

— Обязательно. А тебе некогда?

— Время-то есть… Незачем мне туда, Юль! Не понимаю я, когда из учебы и личной жизни делают винегрет…

— Ах вот в чем дело!

Майданов послушал, как она смеется (определил, что «на публику» был этот смех) и крупно шагнул вперед, чтобы опередить Марину:

— Марина Максимовна, мне налево, до свиданья…

Она скользнула взглядом по Юлиному лицу, удивленно ответила:

— До свиданья…

* * *

Марину Максимовну провожали до самой квартиры. Еще на лестнице она прислушалась и сказала:

— Телефон у меня разрывается…

Она могла бы и не бежать — потому что звонки были упорные и не думали прекращаться.

— Да? — сказала она в трубку, задохнувшись. — Да, я… За городом. А кто это? A-а, здравствуйте, добрый вечер. Вас зовут… сейчас вспомню… Клавдия Петровна, да?

Ребята вошли и слушали. Спящего Антона Смородин бережно положил на тахту и стал расстегивать на нем шубку. А Юля вся напряглась, норовя прямо-таки вырвать телефонную трубку, словно оттуда исходила опасность для учительницы.

— Во-первых, я поздравляю вас, Клавдия Петровна… И я, и все наши ребята… Что? Он и не мог ответить: мы только что вошли… Нет, что вы, никто ее не похищал! Она мне этого не сказала… Юля, ты знала, что к тебе должны прийти гости?