Драконье лето

– Я думаю, без этой истории разговора не получится, – спокойно продолжил он. – Когда-то, двадцать пять лет назад, мне очень повезло. Мы любили друг друга, не расставались ни на минуту, летали над морем наперегонки… В одну из прогулок у нее судорогой свело крылья, и она упала в воду. Я вытащил ее сразу, но до замка было почти два часа пути, и… Я затопил все камины, но она так и не смогла отогреться.

– Я сожалею… – тихо сказал я. – Но то, что произошло потом, – как вы могли? Зачем?

– Глупые счастливые девчонки, которые прыгали ко мне в постель? – Вельер смотрел на меня без улыбки. – «Драконьи невесты» – так, кажется, их звали в городе? Потом, когда в моем замке горели картины, а сам я ютился в какой-то хижине, я думал: что тогда на меня нашло? Горе? Понятные мужские желания? Или морская вода пригасила огонь, а с ним – сострадание и здравый смысл?

Он выпрямился. Замер на невидимой грани между морем и камнем.

– Собственно говоря, я оправдываюсь, а повелитель не оправдывается. Но сейчас и здесь это нужно. Речь идет о женщине, Квентин. Об обычной, хорошей женщине, которая никогда в жизни не знала магии. Марек, ее младший брат, был моим учеником. Она меня спасла. Выслушала, помогла сохранить голову. И я ей отплатил…

Он надолго замолчал. Сейчас, когда он смотрел вдаль, обхватив левой рукой колонну, он чем-то неуловимо напоминал Далена. Неужели мы все такие? И у каждого на душе лежит непростительное, вина, которую не забыть и не искупить? Поступок, совершенный в исступленной горячке или на холодную голову?

– Первый сделал нас такими, – точно отвечая на мои мысли, сказал Вельер. – Злое чудо… Легенда гласит, кстати, что мы стоим у его замка.

– У замка Первого? Драконы учатся летать здесь до сих пор? И он не забыт, как полагается дому предателя?

– Замок-то в чем провинился? – пожал плечами Вельер. – Не Первый его строил.

– «Первый». Мы даже не запомнили имени…

– У злых чудес не бывает имен. За две тысячи лет его все равно бы забыли. Тебе, кстати, не приходило в голову, что он был единственным чудом за всю нашу историю?

– Первый?

– Кто же еще…

Вельер прошел к колоннаде и уселся на обломок мрамора, как на трон. За его спиной билось о камень море.

– Много сотен лет все шло своим чередом, – продолжал он. – Мы постигали огонь, выражали себя в творении, радости, приключениях… Потом вдохновение начало угасать, тонкого огня стало меньше – но мы оставались великими. А затем явился Первый, за ним выросли люди, и мы угасли вмиг. Как ты думаешь, почему?

Я развел руками.

– Вы хотите ответить. Отвечайте.

– Я иногда думаю, что это было предопределено, – негромко сказал Вельер. – Что мы обречены делать одни и те же ошибки: убивать друг друга, забывать, гибнуть… Как Первый умудрился лишиться пламени, одному небу известно. Но с него все началось. За ним выросли люди; через него мы любим, – он сухо усмехнулся, – женщин без огня.

– Вы говорите о…

Вельер взмахнул рукой, призывая меня молчать.

– Коварный план, а? Пусть от крыльев откажутся не все, думал Первый, зато я достигну первой и главной цели: появятся люди. Мы увидим друг в друге мужчин и женщин, и людей станет больше, а потом, когда родятся волшебники и поднимутся против драконов, толпа истребит и тех, и других. И настанет мир без магии…

– Я не питаю особой любви к Первому, – медленно сказал я. – Но я предпочел бы думать, что он обрек нас по незнанию, не по злобе.

– Светлое небо, Квентин, разве это злоба? – Вельер расхохотался, и в его смехе мне послышались истерические нотки. – Пойми, я сам не знаю, о чем он мечтал. Я говорю о том, что вижу сегодня. «Вера сумеет», говорят они и кланяются. Да, сумела! Сумела их вера, растоптала и подняла. Только ненадолго. «Здесь нужно, чтоб душа была тверда; здесь страх не должен подавать совета». Наши несуществующие души тверже железа. Мы поднимемся. Вымирание? Да полно, глупости. Вымирание начинается, когда одного – всего лишь одного – мага, человека, дракона заставляют поступать определенным образом. Взять в жены лишь ту, что взмывает в небо; немедля произвести отпрыска, Двоих, троих, не дать роду угаснуть; вот тогда – да. Но пока мы решаем сами, нам не страшен никакой Первый.

– А смешанные браки? – Мне была неприятна эта тема, еще миг, и я зашипел бы, как кошка, озлившаяся на чужих, но я не мог не спросить. – Вы не боитесь, что драконы выродятся?

– Я? О нет. Ты, Рист – ваши судьбы получились такими из-за отделенности и одиночества. Когда мы сможем встречаться без страха, мы, победители, – жить под солнцем, ничего не боясь, тогда подобные связи вновь станут уделом одиночек. – Он усмехнулся. – Ты ведь искалечен, Квентин. Ты не знаешь, что такое – найти свою вторую половинку. Ту, которая живет тем же огнем, которая поймет тебя с полуслова. Ты и такие, как ты, ущербны – навсегда, и всю жизнь вы проведете за стеклянной стенкой, на которой написано «Я так решил». Скажешь, я не прав?

Он замолчал.

Вокруг ровно дышало море. К мшистым камням лениво ластились волны, вокруг плясали солнечные пятна: время близилось к полудню, и облака давно разошлись.