Я чуть было не выкрикнул: «Так давайте попробуем!» Слова уже рвались с языка; я одернул себя в последнюю секунду.
У нас нет времени, чтобы овладеть зеркальными плоскостями как должно. Это приманка: Вельер возьмет знание как есть, и каждый дракон сожжет по городу.
Я посмотрел на Вельера и медленно покачал головой.
– Жаль, – вздохнул он. – Я надеялся. Значит, завтра многие взлетят в последний раз.
– И вы обвиняете меня? Вельер, если бы я согласился, вы бы спалили Галавер дотла, – Я вспомнил праздник на замковой площади, костер, музыкантов, хохочущую белокурую девушку и парнишку с искрящимися рукавами и почувствовал, как по лбу и коленям течет холодный пот. – Думаете, это справедливо?
– Справедливость? – Вельер резко развернулся. – Людям нечего ждать справедливости. Они бродят во тьме, как сказал поэт.
Он смерил меня взглядом и отвернулся к морю.
– Хотел бы я, чтобы ты сейчас встретил отца и мать, – не глядя на меня, сказал он. – Они бы тебя переубедили. Увы. Разве что через врата… но ты нам нужен.
– Мои родители не принимали врат. Хотя… знаете, если бы врата снова сделали меня ребенком, я бы заколебался, – я присел на корточки, подняв ладони над набегающими волнами. – Встретить отца и маму… я мечтал об этом.
Вельер задумчиво посмотрел на меня.
– Когда я был ребенком, – проговорил он, – мы прилетали сюда летать и купаться. Потом сохли, ночевали на берегу. В один из дней море было особенно бурным, но я упросил мать, и мы отправились к воде. И вот, когда мы зашли по пояс, пошла волна – огромная, сизая – и накрыла меня с головой. Я забарахтался, захлебнулся, и моя рука выскользнула из маминой. Песок набился в глаза, я ничего не видел, меня относило от берега…
Он умолк. Я сидел и смотрел на прозрачные волны, наползающие на мраморную крошку. Такие спокойные, такие обманчивые…
– Не знаю, может быть, ничего и не случилось бы, – продолжал Вельер, – но мой отец не растерялся: подлетел к воде, нырнул, подхватил меня и спас. Мы рисковали: в безлюдном месте, без огня, да еще и с ребенком, мои родители были беззащитны, но это не имело значения. В тот вечер мне было надежнее всех на свете.
На секунду он прикрыл ладонью лицо. Я не видел его глаз.
– Теперь уже никто не возьмет меня за руку.
– И вы тоже иногда мечтаете о вратах? – помолчав, спросил я.
– Врата – наша память об огненном веке. И еще одна неудача. Ты хоть знаешь, для чего их построили? Или «Мифы и легенды» – твой потолок?
Я нахмурился. Если и книга, которую читали мы с Эриком и Лин – подделка, что же настоящее?
– О чем вы?
– Врата построили в год первой казни, – Вельер холодно посмотрел на меня. – Но вовсе не для того, чтобы будущие преступники могли искупить вину. Врата должны были изменить наше прошлое. Отменить убийство. Вернуть казненного к жизни.
– А не наказать будущих убийц… – ахнул я, сразу все понимая. – Мы желали переписать прошлое…
– Врата не стали строить с самого начала: верили, что они не понадобятся, – Вельер криво усмехнулся. – Слишком страшной была цена, которую за них заплатили в изначальном мире. Но когда пролилась первая кровь, мы поверили, что можем все изменить. И возвели врата времени… и обманулись. Парадокс Первого – теперь все проклятое называется именем Первого. Прошлое не меняется. И тогда врата вошли в легенды как тюрьма, убежище, путь в никуда. Я прочитал об этом в библиотеке… когда она еще у меня была. А потом и Корлин упомянул врата в своем дневнике. Вот уж кто, кажется, прочитал все книги на свете.
– Значит, врата времени могли бы стать нашим спасением? – нерешительно спросил я. – Путем в огненный век?
– Конечно. Почему их воздвигли? Чтобы начать все заново. Чтобы огненный век никогда не уходил дальше чем на ладонь; чтобы всегда можно было протянуть руку. Это потом мы поняли, что переписать прошлое не получится – никогда. Пришло отчаяние, а за ним мудрость… надеюсь. Врата стали возможностью, выбором, памятью. Твои родители правы, Квентин: если ты хочешь делать будущее, это путь в никуда. Но для того, кто устал и хочет отдыха… – Его губы иронически скривились. – Право, это не худший шаг.
– А вы устали больше, чем подаете вид…
– Разумеется, – пожал плечами Вельер. – Мне почти полвека. Но чтобы шагнуть во врата, нужно, чтобы было куда идти. А так – какой смысл? Это наказание, разлука… да и все равно ничего не изменится. Оставим это. Ты понимаешь, что завтрашний день не переписать? Что если нас уничтожат, это конец?
– Понимаю.
– И, зная это, упорствуешь? Не встанешь впереди и не поделишься знанием?
– Понимаю и отказываюсь, – повторил я. – Вы проговорились, Вельер. Когда вы говорили о Первом, помните? «Мы увидим друг в друге мужчин и женщин, и родятся волшебники», – вы знали, что Саймон прав. Знали и продолжали говорить о мести!
– Правитель лжет для общего блага, – холодно ответил Вельер. – Так же, как врали твои учителя-маги. Ты тоже о многом умолчал: волшебники Галавера куда слабее, чем кажутся.
Я вспомнил Марека, и у меня заныл живот. «Когда они поймут, что в их власти все вернуть, нам крышка».
– Кто вам рассказал? Де Вельер? Саймон?