Драконы

— Сам можешь перебираться на материк, — ответила она. — Это мой дом. Есть дракон, нет дракона — здесь вся моя жизнь. А теперь здесь не будет жизни. Ты его разбудил. Обжег ему крыло. Сломал кость. Сказал ему, что на его острове живут люди. Из-за тебя Хорсбрет погибнет.

— Нет. Это будет величайшее из моих достижений.

С этими словами он покинул ее и мгновенно появился, словно горящий факел, на голове у дракона, прямо между его глазами. От его лица и рук веером разлетались серебристые искры. Он говорил, и слова его загорались, вспыхивали и таяли в воздухе. Голос дракона рокотал, словно гром, а шкура содрогалась и ходила волнами. Его когти вспарывали лед, оставляя на нем глубокие трещины. Воздух сотрясался, как будто по земле что есть силы колотил невидимый отсюда драконий хвост. Затем дракон мотнул головой и швырнул Рида на скалу. Пека зажмурилась. Но Рид легко приземлился, выхватил один из кристаллов и послал струю пронзительного золотого света, целясь дракону прямо в сердце.

Пека с трудом поднялась на ноги, сдерживая рыдания. Но тут дракон махнул хвостом и скинул Рида на снежный сугроб в двадцати футах. На несколько минут все вокруг покрылось ледяным туманом, так что Пека ничего не могла разглядеть. Она выпила, чтобы унять дрожь. Наконец в белом вихре вспыхнул зеленый огонь. Она снова села и приготовилась ждать.

С моря надвигалась ночь. Но Рид по-прежнему рассеивал тьму ослепительными цветными лучами, направляя их в серовато-белое, испещренное рубцами и шрамами туловище дракона. Он принялся распевать бесконечную песнь, убаюкивая дракона так, что туман, исходивший из утробы чудовища, постепенно редел и рассеивался. Пека сама едва не заснула под эту колыбельную, но держалась, наблюдая, как Рид незаметно, но неуклонно подбирался все ближе и ближе к дракону. Колыбельная, несомненно, была дракону знакома, и потому он не стал дожидаться окончания. Внезапно он мотнул головой и сомкнул челюсти, но промахнулся. Рид успел отскочить во тьму, и драконьи зубы лязгнули в пустоте. Потом Рид завел другую, заунывную и зловещую песнь, от которой срывались и падали сосульки над головой Пеки. Вдруг в пасти дракона с треском сломался клык, и чудовище издало пронзительный вопль. Дракон расправил одно из прозрачных перепончатых крыльев, и оно простерлось над морем до самого горизонта. Но чудовище остановилось и снова дохнуло на Рида, заставив его закашляться. Над ними заклубился зловонный пепельно-серый туман. Пека закрыла лицо руками. Снизу до нее доносились звуки, напоминавшие то каменный обвал, то треск дерева в огне. Слышался гулкий рев дракона, похожий на удар камня о камень и сопровождаемый мелодичным звоном падающих сосулек и глухими проклятиями. Из хаоса цветных огней вынырнул Рид и распластался на выступе рядом с Пекой.

Лицо его покрывали свежие царапины, должно быть, от сосулек, а седые волосы были все в крови. Он удивленно посмотрел на нее рассеянным взглядом:

— Ты все еще здесь.

— А где же еще? Ты побеждаешь или проигрываешь?

Он взял пригоршню снега и протер лицо:

— У меня такое ощущение, что я сражаюсь уже тысячу лет… Иногда мне кажется, что в его воспоминаниях я смешиваюсь с другими Гонителями, древними битвами, неведомыми краями. Он не помнит, кто я такой, и знает только, что я не даю ему спать. Видела размах крыла? Однажды я сражался с красным драконом, и у него были крылья такой же величины. Они пламенели на солнце. Этот улетит еще до рассвета.

— Ты уверен?

Она совсем окоченела и ерзала на своем месте.

— Он слишком стар и медлителен. И не выносит яркого золотого света. — Рид помолчал, со вздохом стряхнул снег с ладоней и прислонился щекой к ледяной стене. — Я тоже устал. Из кристаллов у меня остался только один, для того чтобы погасить в нем источник тумана, драконью сущность. После этого исход битвы предрешен.

Она молчала, но он, казалось, читал ее мысли:

— В чем дело?

— Ты пойдешь на поиски других драконов. А у меня только этот и был.

— Но ты же не знала…

— Какая разница, знала или не знала я о его существовании? Теперь-то я знаю. Он лежал тут каждую зиму, свернувшись кольцом вокруг нас, а мы жили в теплой тьме, при свете очага или костра. Он отгораживал нас от всего мира. Разве это так уж плохо? Разве на равнинах есть нечто, без чего нельзя прожить?

Он помолчал, морщась не то от боли, не то в замешательстве.

— Это опасное существо, разрушитель.

— Зима тоже опасна. И гора — иногда. Но в них есть и красота. Ты набрался таких знаний и опыта, Рид Ярроу, сын рудокопа, что забыл о простых вещах. Ты ведь когда-то любил Хорсбрет.

— Ребенком — да.

— Сожалею, что привела тебя сюда, — вздохнула она. — Лучше бы я осталась наверху, с рудокопами, в эту последнюю мирную ночь.

— Мирные времена вернутся, — сказал он, но она лишь безнадежно покачала головой:

— Мое чутье молчит.

Она ожидала, что он усмехнется, но он напряженно свел брови. Неожиданно он коснулся ее щеки обожженной рукой: