Драматическая миссия. Повесть о Тиборе Самуэли

А коренастый жандарм торопливо стащил с солдата ремень с тяжелой пряжкой и стал бить его по груди, по голове… Несчастный паренек, когда истязатели натешились вдоволь и отошли прочь, шагнул в сторону и в изнеможении опустился на шпалы, корчась от неудержимой рвоты. Солдаты в страхе хватались за фуражки, срывали с них крамольные красные кокарды и бросали под вагоны, подальше. А подполковник продолжал свой вояж. Солдаты старались уйти с его пути, но вот кто-то зазевался, и подполковник тут же ухватил его за ремень. Это был пожилой, усатый человек. Подполковник грубо повернул его к себе и рявкнул:

— Что ты сказал? Я тебе покажу пролетарскую диктатуру!

— Я… Я ничего не говорил… — заговорил тот. — Покорнейше прошу, господин подполковник… — голос его срывался от волнения.

— Что-о-о? — взревел жандармский офицер. — Ты смеешь мне угрожать интернационалистами?! Думаешь спрятаться за русские спины, красная каналья?!

— Я ничего не сказал… — продолжал оправдываться перепуганный солдат. Показал флягу — мол, командир взвода послал за водой. Три жандарма приставили к его груди дула своих пистолетов.

— Этот негодяй — комиссар! Красный лазутчик, агент русских! — продолжал ругаться подполковник, изо всех сил нанося удары по лицу солдата рукояткой револьвера. — Полюбуйтесь на него! Это он позвал сюда русских!

На шум сбегался народ.

— Что случилось? Что происходит?

— Красные продали нас румынам! — орал подполковник. — Мы им припомним предательство! Пусть поплатится за них мерзавец! Вздернуть его на семафоре, коммуниста окаянного!

— Есть вздернуть! — щелкнул каблуками коренастый фельдфебель и, вытащив из-под френча длинную веревку с приготовленной уже петлей, протянул ее офицеру. Тот набросил петлю на шею солдата. Несчастный рвался из рук дюжего толсторожего жандарма.

А коренастый уже вскарабкался на семафор.

— Бросайте сюда конец! — крикнул он подполковнику.

Взметнувшись вверх, веревка на мгновение застыла в воздухе и упала — жандарм не рассчитал броска. Он снова размахнулся, но… Окружавшая жандармов толпа вдруг дрогнула и неудержимой мощной волной хлынула вперед, сметая на своем пути и подполковника, и толсторожего жандарма, и зевак, равнодушно глядевших на расправу. Палач побежал, крепко держа в руках веревку. Обреченный на казнь солдат споткнулся, упал, петля все туже затягивала его шею. Уже теряя сознание, он ухватился за нее, пытаясь ослабить, чтобы не задохнуться. Над ним склонился кто-то… Мгновение — и дышать стало легче, влажный воздух хлынул в легкие — это солдат, избитый жандармами, перерезал ножом веревку.

А толпа, орущая, галдящая, в смятении и панике неслась дальше. В противоположном конце станции произошло что-то необычное. Но что? Никто не знал…

Самуэли приказал расчистить забаррикадированный бревнами, мебелью, сейфами проход от двери диспетчерской к перрону. Он поставил на боевой взвод большой вороненый пистолет. И десять отважных бойцов-ленинцев сделали то же. Принять участив в боевой операции вызвались все, но Самуэли отобрал только этих десятерых.

Проход был вмиг расчищен, и дверь со скрипом распахнулась.

— За мной! — Самуэли ринулся вперед и вдруг остановился в изумлении, опустив пистолет: перрон был пуст. Разъяренная толпа бежала прочь. А напротив вокзала, сомкнув ряды, стоял развернутый в боевом порядке интернациональный батальон. Восемьсот бойцов держали на изготове винтовки с примкнутыми штыками. Направленные вслед убегающей толпе штыки грозно поблескивали.

По опустевшему перрону четко вышагивал сухощавый красноармеец в серой шинели.

Он подошел к Самуэли и, широко улыбаясь, доложил:

— Товарищ командующий, вас ждут бойцы интернационального батальона!

— Товарищ Лукач?!. Как вы здесь очутились?

Бравый разведчик гордо разгладил свои закрученные кверху усы, их кончики почти касались скул.

— Очень просто! Смекнул, кожанки на мне нет, серая шинель, как у всех. Вот, никем не замеченный, и выбрался из здания и прямиком в расположение интернационального батальона. Обратился к бойцам по-русски, показал свою советскую красноармейскую книжку. А они выслушали меня, — он помолчал и продолжал: — И, узнав, что здесь сам товарищ Самуэли, сразу поднялись, как по боевой тревоге. Весь батальон.

Спустя несколько минут Самуэли стал перед шеренгами интернационалистов и отдавал распоряжения: