Драматическая миссия. Повесть о Тиборе Самуэли

Полевой бинокль Бёма переходил из рук в руки.

— Это же интернациональный батальон! — обрадовался Самуэли, но тут же помрачнел: — Я вижу, у них много раненых…

Растянувшаяся колонна медленно двигалась к станции по узкой проселочной дороге. Первые уже приблизились к тому месту, где залегли отступившие красноармейцы. Кто-то кинулся им навстречу.

— Что ж, возможно, что этих горе-вояк проучили за их бесчинства, — проворчал Бём, — Немало пришлось читать донесений об их неблаговидных делишках.

— Кто посылал такие донесения? — возмутился Самуэли. — За интернационалистов я ручаюсь головой.

Со второго этажа было видно, как бойцы интернационального батальона расположились возле пакгаузов. Здесь можно было укрыться если не от дождя, то хотя бы от пронизывающего ветра. Они располагались прямо на земле, тесно прижимаясь друг к другу. Лишь на платформе поблескивали штыки часовых.

— Черт! — выругался Бём. — Отсыпаться пришли, что ли?

Мимо батальона демонстративно промаршировал небольшой отряд жандармов. Измученные бойцы даже не шелохнулись. Часовые продолжали стоять неподвижно, застыв словно изваяния. Через несколько минут жандармы вернулись и вновь заняли свои прежние позиции.

— Мы пропали! — упавшим голосом произнес Бём. — Горе-вояки сдались. Вот это уж явно на руку контрреволюции, товарищ Самуэли!

Они спустились в диспетчерскую. Бём требовал:

— Надо срочно телеграфировать в Пешт, пусть вышлют подкрепление.

— Раньше чем через пять-шесть часов помощь не придет. А здесь все решится за какой-нибудь час, — возразил Самуэли.

— Если за час мы не опрокинем их, — повторил он. — то они опрокинут нас. Развалится весь фронт. Мы не имеем права рисковать.

— Но, помилуйте… даже если вернется спецпоезд, в нашем распоряжении будет всего-навсего сорок бойцов. Неужели вы не понимаете, что положение у нас дьявольски трудное?

— Товарищи коммунисты! — громко обратился Самуэли к бойцам, толпившимся за дверью диспетчерской. — Революция в опасности! Мы должны сделать все возможное и даже невозможное…

Бём наклонился к Ландлеру.

— Вас, товарищ Ландлер, видимо, вполне устраивает ореол мученика. А товарищ Самуэли… поскольку он временно исполняет обязанности командующего… считает, что только ему принадлежит право распоряжаться.

— Я требую ответить, товарищ командующий, — громко и раздраженно обратился он к Самуэли, — каким образом вы с горсткой охранников собираетесь одолеть до зубов вооруженный секейский батальон и свору жандармов?

Самуэли, даже не взглянув на Бёма, прошел в кабинет начальника станции. Дверь осталась открытой, и было слышно, как он приказывал командиру взвода Герлеи выделить добровольцев. Тибор намеревался пробиться с ними в расположение интернационального батальона. Затем он вернулся в диспетчерскую, надел промокшую за ночь шинель и негромко, но выразительно повторил фразу, сказанную когда-то Бёмом:

«Наша сила и ваша энергия способны творить чудеса…» Бём недоуменно заморгал глазами, а потом, вспомнив, отвернулся, стиснув зубы от досады и бессильной злобы.

Жандармский подполковник соскочил с подножки офицерского вагона, и к нему тотчас подошли два фельдфебеля. Пошептавшись, они стали прогуливаться по платформе. Горделиво вскинув голову, подполковник направился к одному из солдат. Тот испуганно смотрел на приближавшихся жандармов. Особенно его поразили их блестевшие, мокрые от дождя зеленовато-синие султаны из петушиных перьев… Откуда они взялись? Жандармский офицер, покосившись в его сторону, громко, чтобы слышали все находившиеся поблизости, приказал:

— А ну, ребята, научите-ка его уважать старших по чину! — и прошел дальше.

Один из фельдфебелей, тот, что покоренастее, набросился на солдата:

— Разве ты не видишь, скотина, что прошел господин офицер? Почему не отдал честь?! Или успел забыть знаки различия?!

И, размахнувшись, он наотмашь ударил по лицу оторопевшего солдата.

Не успел тот опомниться, как к нему подскочил второй жандарм.

— Тебе не только морду расквасить — печенки надо отбить! — рявкнул он и ударил солдата сапогом в живот.

Ходившие по путям солдаты растерялись, их охватил страх. И когда подполковник приблизился к ним, они вытянулись в струнку, поднеся руки к козырькам. Молоденький конопатый солдатик с перепугу выпятил не только грудь, но и живот. Проходя мимо него, подполковник презрительно кивнул фельдфебелям. И тотчас толстомордый жандарм набросился на усердствующего солдатика.

— Как ты смеешь в своем шутовском колпаке отдавать честь господину подполковнику? Мразь! А ну, подай сюда красную кокарду! — Он сбил с головы солдата фуражку и зубами сорвал кокарду, обтянутую красной материей.

— Вот тебе, мерзавец, вот… — приговаривал он и хлестал его фуражкой по щекам.