Всю предшествующую ночь Самуэли не спал пи минуты. Набросив на плечи солдатскую шинель, оп вместе с оперуполномоченным несколько раз обошел станцию. Все говорило о том, что враг притаился и готовится к действиям. У нескольких красноармейцев неизвестные патрули отобрали оружие. Подозрительные субъекты запугивали солдат: мол, Советская власть пала, бегите на все четыре стороны, громко ругали начальника станции, натравливая и без того разъяренную и растерянную толпу расправиться с ним, если он не даст паровозы и не отправит эшелоны в тыл. Самуэли в это время уже услал спецпоезд с большей частью бойцов на разведку — необходимо было любой ценой добыть сведения о нахождении румынских войск.
Ночью прибыл эшелон с жандармами. Положение Самуэли еще более усложнилось. В его распоряжении находилось всего два десятка бойцов. Тогда он приказал установить пулемет в окне второго этажа вокзала.
— Спасибо за информацию, — поблагодарил оперуполномоченного Самуэли. — Пришлите Герлеи.
— Слушаюсь, товарищ командующий!
— Впрочем, погодите, не надо, — остановил его Самуэли и прошел в кабинет начальника станции.
Там, на длинном диване, а то и прямо на полу, разостлав солдатские шинели, сидели молча и дымили махоркой железнодорожники и бойцы-ленинцы в черных кожанках.
— Знаю я этих паникеров, — продолжал бубнить Бём. — Стоит солдату пальнуть в поросенка, как все истошно вопят: «Убито семь человек». А то и похлеще выдумают: стреляла, мол, сотня красногвардейцев, переодетых в жандармскую форму. Нельзя верить всякой ерунде!
Из кабинета начальника станции донесся громкий голос Самуэли. Он отдал приказ по линии, чтобы задержали и вернули спецпоезд.
Бём носком ноги в желтой краге с силой захлопнул дверь диспетчерской, давая понять, что не желает слышать распоряжений командующего.
— Значит, вам еще не ясно, что положение серьезно? — спросил его Ландлер. — Донесения и сводки, поступающие к вам в наркомат от господ фронтовых командиров, как небо от земли далеки от правды.
Бём зло покосился на Ландлера.
— Вы осведомлены лучше меня? Так и говорите обо всем прямо.
— Вы не хуже моего знаете, что сообщил ночью Ласло Самуэли. Горе-вояки из секейской дивизии, вместо того чтобы стрелять в противника, убивают красноармейцев. Контрреволюционный путч помог румынским войскам захватить Сатмарнэмети. Нечто похожее произошло и в других местах. Однако вы не придали этому сообщению никакого значения.
— Я мог ошибиться, — развел руками Бём. — Ночью, когда мы прибыли сюда, трудно было оценить обстановку. Начальник станции уверял, что все разваливается, и мне показалось, что он просто паникер. А если и в самом деле случилось что-то серьезное, почему меня не разбудили?
— Здание вокзала окружено вооруженной толпой. Мы бессильны что-либо предпринять.
— Мы в западне? — в страхе воскликнул Бём, и краска сбежала с его лица. — А знают ли они. что здесь находятся члены правительства?!
— Не знают. И это к лучшему. Ведь тут жандармы!
— Откровенно говоря…
Прямо над их головами, заглушив голос Бёма, застрочил пулемет.
В диспетчерскую вернулся Самуэли.
— Жандармы совсем обнаглели, — мрачно сказал он. — Со второго этажа видно, что они разбились на группы и занимают ключевые позиции на всей территории станции. Если они сообразят установить там пулеметы, нам несдобровать.
— Надеюсь, вы приняли все необходимые меры? — зло усмехнувшись, спросил Бём.
— Все не все, а кое-что предпринял… — спокойно ответил Самуэли. — Сейчас рота жандармов с примкнутыми штыками преследует отряд красноармейцев, отступивших за линию железной дороги.
— Ну и попали мы в переплет! — Бём нервно теребил ус.
— Зато убедились: неудачи на фронте вызваны не тем, что солдаты упали духом, как считают некоторые в Будапеште, а действиями контрреволюции, то есть офицерами секейских частей, — поправляя пенсне, подал реплику Ландлер.
— И не только секейских, — продолжал Самуэли. — Ночью на перроне солдат рассказывал, как их комиссар, бывший профсоюзный деятель, собрал солдат на митинг и предложил проголосовать: оставаться на передовой или отступить. У солдат, понятно, нет особого желания подставлять голову под пули, и вот на основании решения, принятого «демократическим путем», они во главе с комиссаром оставили поле боя.
— Головотяп какой-то, — вскипел Бём, — или дурак набитый! Но не контрреволюционер. Я направлял в действующую армию испытанных социал-демократов и ручаюсь за них!
— А надо бы посылать коммунистов, прошедших школу русской революции! — гневно бросил Самуэли. — Подобные «демократические» действия на руку контрреволюции! И это не единичный случай. Другой горе-комиссар заявил солдатам: «Мы интернационалисты, и ни к чему нам защищать границы Венгрии». Не приходится удивляться, что и эта часть покинула фронт.
Ландлер хотел было опять вмешаться в спор, но в это время в диспетчерскую вошел боец в кожанке.
— К станции подходит батальон, — доложил он. — Среди жандармов переполох, бегут к своему эшелону.
— Может, наши идут на выручку?! — воскликнул Ландлер.
— А вдруг румыны? — нахмурился Бём.
— Идемте наверх! — сказал Самуэли.